Институт возмещения вреда в XV - начале XVI вв.

Исследуя сохранившийся единственный список Судебника 1497 года, Л.В. Черепнин пришел к выводу, что текст его был переписан с подлинника или с другого списка не менее чем тремя сменявшими друг друга писцами.

Рукопись Судебника не имеет постатейной нумерации. Ее текст подразделяется с помощью киноварных заголовков на 36 разделов, внутри которых имеются более мелкие подразделения - выполненные также киноварью инициалы. Систематизируя эти подразделения, М.Ф.

Владимирский-Буданов при публикации текста Судебника в своей “Хрестоматии”, изданной в 1873 году, разделил его на 68 статей. По мнению Л.В. Черепнина, эта система деления искусственна и памятник следует разбить на 100 статей, но все научные работы, посвященные Судебнику 1497 года, основаны на нумерации Владимирского-Буданова90, поэтому мы будем принимать общепринятое деление.

В основу публикации текста Судебника 1550 года в академическом издании положен список начала 60-х годов XVI в. В 1955-1956 гг. под редакцией Л.В. Черепнина вышли третий и четвертый выпуски “Памятников русского права”, охватывавшие периоды образования и укрепления Русского централизованного государства91. В дореволюционном правоведении судебники не стали предметом специального монографического исследования. П.М. Строев и К.Ф. Калайдович связывали появление Судебника 1497 года с падением ордынского владычества, когда “с возвращением свободы и политической самобытности, отечество наше имело надобность в лучшем образовании внутреннего управления”. “Великий князь 88Черепыин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV - XV вв.

Иоанн Васильевич, - пишут далее Строев и Калайдович, - ведал сей недостаток и принял меры оный исправить”. Отмечая, что нормы Судебника 1497 года “характером своим много разнствуют от Ярославовых”, т.е. от Русской П1завды, эти авторы не только не показали, чем данные изменения вызваны, но, сравнив Судебники 1497 и 1550 гг., пришли к неверному выводу об отсутствии фактической разницы между ними. П. Строев и К. Калайдович расценили князя Ивана III как “законодателя”, а Ивана IV лишь как “исправителя” его законов. Вместе с тем ими отмечается большая полнота и определенная система Судебника 1550 года, имеющего новые, по сравнению с Судебником 1497 года, статьи. Однако эти разночтения они объясняют не причинами централизации государства, а ошибками переписчиков.

Формально-юридическое сравнение, проведенное путем текстологического анализа М.Ф. Владимирским-Будановым, приводит его к выводу, что в качестве “не только основного, но почти единственного источника” Судебника выступают уставные грамоты, а нормы обычного права употреблены в незначительной степени. Судебник, считает М.Ф. Владимирский-Буданов, значительно беднее по сравнению с Псковской Судной грамотой, как по содержанию, так и по искусству редакций. В обширных комментариях М.Ф. Владимирский-Буданов проводит сравнительный анализ Судебников 1497 и 1550 гг., подчеркивая определенную связь между ними и развитие вторым Судебником целого ряда норм, установленных в XV в.

Судебник 1550 года в дореволюционной историографии исследован более подробно. Самое раннее его толкование было дано В.Н. Татищевым в “Разговоре двух приятелей о пользе науки и училищах”, написанном в 1733 году в виде вопросов и ответов. При комментировании Судебника 1550 года Татищев говорит определенно о наличии этих законов как 92Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича с дополнительными указами, изданные К. Калайдовичем и П. Строевым. М, 1819. промежуточных источников между Русской Правдой и Судебником 1550 года. В предисловии к Русской Правде (1738 г) он пишет: “... сверх сих были законы по княжениям. Как князь великий Василий Темный ростовским боярам велел судить по их старым законам, так Иоанн Великий по просьбе резанских бояр позволил судить по их законам. Таковых я у... князя Голицына видел собрано книга немалая, и оные где-либо в неизвестном ныне доме хранятся, которое собрать и любопытным открыть не безполезно”. В.Н. Татищевым составлено несколько редакций примечаний к Судебнику 1550 года. В историко-правовом плане Судебник 1550 года исследовал Н.В. Калачов, который подчеркивал, что этот документ вошел как “звено, необходимое для уразумения истории русского законодательства”. Основанная на большой источниковедческой базе работа Н.В. Калачова исходит из формально-юридического метода. К числу источников Судебника 1550 года Н.В. Калачов относит в качестве основного акта Судебник 1497 года, а также составлявшиеся на его основании уложения, или уставные грамоты, даваемые великими князьями различным областям государства для вершения ими суда (а также грамоты губные, таможенные, жалованные). По своему содержанию Судебник 1550 года, согласно Н.В. Калачову, - это "кодекс, определяющий внешнюю формальную сторону права: судопроизводство...". Малочисленность же норм гражданского и уголовного права в Судебнике он объясняет господством еще в этих областях права обычного. Подчеркивая тесную связь гражданского и уголовного права во времена Судебников, Н.В. Калачов считает необходимым отметить, что “некоторые действия человеческого произвола, особенно опасныя и вредныя для благосостояния общества, уже в глубокой древности были).

П.М. Строев и К.Ф. Калайдович связывают возникновение Судебника 1497 года с ликвидацией монголо-татарского ига, централизацией государства и управления, а также желанием “утвердить внутренне благоустройство России общими гражданскими законами”100. И.Д. Беляев отмечает, что с данного Судебника “начинается новый порядок в истории законодательства”, устанавливающий равный суд для всех жителей государства, чтобы “никому не было привилегии в суде”101.

Большинством исследователей считается, что Судебник 1497 года не имеет самостоятельного значения. Этому способствовала версия М.М.

Щербатова о том, что Иван III “повелел” дьяку Владимиру Гусеву “собрать все прежние грамоты, установления, обряды, обычаи и по оным повелел всем судиям своим суд и расправу производить”. И.Д. Беляев по этому поводу считал, что важных, новых законов Судебник не содержит, поэтому одновременно с ним во многих местностях России имела силу Русская Правда и различные уставные грамоты Подобной точки зрения придерживались Н.П. Загоскин и В.М. Грибовский. В.Н. Латкин считал, что функция Судебника 1497 года состояла в систематизации действующих норм права, разбросанных по отдельным грамотам и юридическим актам.

Однако это не единственная точка зрения. Так, отмечая значительное отличие Судебника 1497 года от Русской Правды, П. Строев и К. Калайдович считают, что, по мнению Ивана Ш, это должно было привести к ограничению судебной власти кормленщиков и обязательному утверждению князем решений по наиболее важным делам. Такой же позиции придерживался С. Смирнов и Н.Л. Дювернуа. Однако, и по их мнению последнего. Судебник был не столько продуктом развития права, сколько сборником разнообразных указов и пошлин великого князя. Вопрос о влиянии иноземного права на Судебники также явился предметом споров в дореволюционной литературе В соответствии с целью нашего исследования. Судебник 1497 и 1550 гг. интересуют нас с точки зрения развития гражданского права, в частности, законодательной практики возмещения ущерба. В данном вопросе Судебник 1497 г. действительно не вносит ничего нового, по сравнению с древнерусским правом.

Судебник 1550 г. вводит новые составы, предусматривающие возмещение ущерба. Так, Судебники считаются, в первую очередь, правовыми актами, реформирующими процессуальное законодательство. Это находит отражение уже в первых статьях, причем нарушение процессуального права образует состав преступления и, помимо уголовной ответственности, предусматривает возмещении ущерба.

В ст.3 Судебника 1550 г. впервые намечается состав должностного преступления, а именно - вынесение неправильного решения в результате получения взятки. В этом случае судьи несут материальную и уголовную ответственность. Так, по ст.4 дьяк, составивший за взятку подложный протокол судебного заседания либо неправильно записавший показания сторон или свидетелей, уплачивал половину суммы иска. Другую половину возмещал боярин, который, будучи высшим по должности лицом, должен был следить за своим подчиненным.

Статья 70 также стала нововведением, направленным на упорядочение наместничьего суда путем контроля со стороны выборного управления за действиями наместников и волостелей при производстве ими арестов и дачи на поруки местных жителей. Статья признает незаконным арест и наложение оков на людей, нуждавшихся в поручительстве, без ведома выборных от дворянства властей - приказщиков городовых, выполнявших судебные обязанности и присутствовавших на суде наместника в качестве представителей посада, а также дворского, старосты и целовальников, т.е. представителей уездного дворянства. Если родственники арестованных предъявят выборным властям жалобу на незаконный арест, арестованный освобождается ими под поручительство родственников. Раскрывая характер поручительства, М.Ф. Владимирский-Буданов пишет: “Человек, которого заковывают, терпит унижение, которое отражается и на роде его, тем более, что при этом возникает предположение, что родичи не хотели помочь родственнику. Родичи могли не знать, что поручительство требуется. С другой стороны, они, не выручивши родственника в свое время, могли заявлять претензию после. Явка арестуемого земским чиновникам предупреждает их затруднения”'. Подчиненные наместников и волостелей, виновные в незаконном аресте, выплачивают арестованному бесчестье, посмотрев по человеку, и возмещают в двойном размере нанесенный ущерб.

Статья 79 регулирует правила возмещения ущерба, причиненного бегством холопа. Передвижение холопского населения, характерное для конца первой половины XVI в., обусловило необходимость решения имевшего место на практике казуса двойного похолопления. В этом случае юридическая сила сохранялась за той докладной или полной, которая будет старее. Новый владелец терял деньги, уплаченные по полной или докладной, и возмещал снос старого государя, т.е. иск прежнего хозяина, если бежавший холоп причинил последнему ущерб. По свидетельству В.Н.

Татищева, вопрос о сносе решался двояко. Если новый владелец докажет, что принял беглого по какому-либо письменному уверению, не предполагая, что он беглый, он не отвечает по иску прежнего холоповладельца за причиненный ему бежавшим холопом ущерб; в другом случае “в сносе нелозя, как в убытках, просто верить, но здесь надлежит тем беглецом розыскивать, подлинно ли он то покрал и где девал” и если владелец “принял заведомо беглаго или без всякого уверения, то принявший правильно все платить повинен”.

Условия возмещения ущерба были тесно связаны со взаимоотношениями холопов и их владельцев. При этом регулируются не только те случаи, когда субъект имеет право на возмещение ущерба, но те, когда он этого права лишается. Так статья 82, являясь новой, отграничивает договор займа от договора личного найма. Как отмечает В.М. Панеях, уже в 30-х годах XV в. встречаются кабалы, в которых взамен условия выплаты процентов включено условие за рост служити, за рост косити, за рост пахати, т.е. зарождается новая форма холопства по служилой кабале. В Судебнике формулируется прогрессивное для своего времени понимание обязательства как права на действие лица, а не как на само лицо. В соответствии с этим статья предписывает, что взявший деньги взаймы обязан лишь выплачивать проценты, а кредитор, заставлявший должника работать на себя, нарушал тем самым договор займа и терял право на возмещение убытков, принесенных ему побегом должника.

Таким образом, мы выяснили, что условия возмещения ущерба по Судебникам 1497 и 1550 г. связаны, в основном, с изменением процессуального права и контролем над процессуальными действиями. Все это способствует становлению права в государстве.

В XVII веке развитие права выходит на новую ступень. Уложению принадлежит особая роль в развитии русского права вообще, т.к. и Русская правда, и судебники прекратили свое существование. Уложение просуществовало достаточно длительный период, свыше двухсот лет. В 30-х гг. XIX в. оно открыло собою Полное собрание законов Российской империи, не утратив и дальнейшего значения.

В условиях развития феодализма, при повышении уровня товарно-рыночных отношений шло дальнейшее развитие и укрепление права собственности. Законодательство и практика выработали определенные правила приобретения собственности, прежде всего поземельной. Уложение содержит серию статей, посвященных охране прав собственности на объекты сельскохозяйственного производства и промыслов. Здесь вступали в силу обязательства из причинения вреда. Уложение в данном случае не устанавливало общей нормы ответственности. Она определялась в зависимости от объекта, которому причинен ущерб. Во многих случаях, в том числе и при посягательстве на земельную собственность, устанавливалась гражданско-правовая ответственность.

Однако преступное повреждение чужого имущества влекло уголовные санкции. Возмещение ущерба согласно иску в порядке обязательств из причинения вреда по судебному решению следовало в таких случаях: потрава хлеба скотом, насильственный сбор и повреждение чужого хмеля, покос сена, нарушение чужой птичьей привады, охота на ней или порча приспособлений для ловли птиц; то же при порче в чужом угодье бортных деревьев или похищение пчелиного улья; порубка леса, кража яблок в саду.

Так в статьях 214-227 (X) приводятся случаи возникновения обязательств из причинения вреда. Эти обязательства связываются с уголовными правонарушениями - преступным повреждением чужого имущества и кражей. За большинство случаев повреждения имущества следует гражданская санкция, а за некоторые - уголовная, вплоть до битья кнутом. За повреждение чужого имущества в определенных случаях устанавливается возмещение ущерба в твердой сумме. Эта сумма может не всегда точно соответствовать ущербу. Такая традиция идет еще от Русской Правды.

Статьи различают действия умышленные и неосторожные. За неосторожные действия лицо не несет никакой ответственности. Только в одном случае лицо отвечает и за неосторожность - если по небрежности постояльца загорится дом.

Статьи 281-284 (X) определяют уголовную и гражданскую ответственность владельцев домашних животных за ущерб, причиненный этими животными людям, и ответственность за причинение ущерба хозяевам животных. Применительно к этому различаются действия умышленные и неосторожные. При этом выделяются две формы умысла: прямой и эвентуальный.

Статья 229 (X) вслед за Судебником рассматривает случай, когда ущерб причинен холопом. Однако здесь уже не только холоп, но и крестьянин рассматриваются как вещь, принадлежащая феодалу, поэтому за имущественный ущерб, причиненный холопом и крестьянином, обязан платить их хозяин.

Нередко возмещение ущерба следовало в форме уплаты потерпевшему строго фиксированной суммы, которая в таком случае принимала форму штрафа. В том же виде следовало возмещение за ущерб, причиненный чужому скоту. При обнаружении скота на своей ниве допускалось задержание его на своем дворе до выяснения вопроса о потраве и получения компенсации, после чего следовал возврат скота по принадлежности.

Разрешение такого конфликта допускалось и внесудебным путем, но обоюдному согласию сторон (X, 208). Но в случае гибели задержанного скота от голода или других причин следовало возмещение ущерба хозяину по рыночной или “указной” цене. Гибель скота, захваченного насильственно, безотносительно к потраве, влекла уплату хозяину указной цены в двойном размере, и сверх того “за насильство” определялась государева пошлина вдвое (X, 209,210).

Только во второй половине XVIII в. в законодательстве появилось определение гражданского права, которое охраняет собственность всякого гражданина. В Уложении предусмотрена таюке уголовная или гражданская ответственность владельцев животных (в том числе собак) за ущерб,] причиненный не имуществу, а людям. В данном случае возмещались бесчестье и увечье, а если понесен материальный урон, то убыток погашался в двойном размере (X, 281-284).

Указанные выше акции, следствием которых был материальный ущерб, можно рассматривать как гражданские правонарушения, влекущие возмещение ущерба, но в отдельных случаях (порча бортей, кража ульев, гибель скота от голода) штраф в пользу потерпевшего совмещался с уголовной санкцией - наказанием кнутом, взысканием пени или судебных пошлин в пользу казны и т.п. (X, 210,219). При этом штраф был санкцией двойственной по своей юридической природе. Уголовный характер штрафа состоял в том, что установленная сумма могла не соответствовать ущербу, но в то же время это было возмещением ущерба, поскольку деньги шли в пользу истца.

Возмещение ущерба, согласно иску в порядке обязательств из причинения вреда, по судебному решению, как это видно из Уложения, следовало в таких случаях: потрава хлеба скотом, покос сена, нарушение чужой птичьей привады и т.п. (X, 215-222,286,287).

В статьях 285-287 определяются некоторые частные случаи возмещения положительного ущерба и упущенной выгоды. Истец не имеет права на приплод от скота, появившийся с момента нарушения его прав до подачи иска. Упущенная выгода от сенных покосов возмещается истцу деньгами, притом в твердой сумме за каждую десятину. В деле о возвращении сена встает вопрос о том, сохранилось ли оно до вынесения решения. Поэтому устанавливается определенное денежное возмещение за каждую копну, тоже в твердой сумме.

Уложение так же предусматривает условия возмещения вреда, требующие специального субъекта. Так в главе VII предусмотрена ответственность военнослужащих, предусматривающая возмещение ущерба. В ст.22 предусматриваются санкции за нарушение военнослужащими порядка изъятия у населения хлебных запасов и конских кормов. Убытки, причиненные в результате насильственных действий военнослужащих, последние по закону были обязаны возмещать в двойном размере. Статья 25 предусматривает ответственность военнослужащих, которые обманным путем добиваются получения права покупать по пониженным указанным ценам хлебные запасы и конские корма. Закон за допущенные нарушения устанавливает ответственность гражданско-правового характера в форме возмещения причиненного вреда.

Крупнейшими преступлениями против прав личности в соответствии с предшествующим законодательством Уложение считало разбой и татьбу. Они наносили ущерб важнейшему из прав общества того времени - праву собственности, имущественному праву. Уложение различало разбойные нападения на жилище, поселения и ограбление в пути (X, 276; XII, 16). Разбой как действие, сопряженное с применением насилия против личности с использованием оружия или орудий нападения и обычно предполагавшее групповые нападения, квалифицировался как преступление более опасное, чем татьба, а потому и был наказуем суровее, тем паче если он носил повторный характер или сопровождался убийством, сожжением двора и хлеба (XXI, 16-18). Законом пресекался грабеж населения со стороны воинских людей. Наказание определялось в зависимости от характера и размеров содеянного и включало возмещение материального ущерба (VII, 30,32). Самосуд над людьми, замешанными в разбое и татьбе, в свою очередь рассматривался как уголовное преступление (XXI, 79,88).

Статьи 270-271 (X) рассматривают возможность предъявления гражданского иска в уголовном деле о грабеже с поличным. В них решается вопрос не об уголовной ответственности грабителя, а лишь о взыскании с него убытков, причиненных преступлением. Для предъявления гражданского иска было необходимо время. Поэтому пойманных грабителей держали у пристава. Бегство грабителя лишало потерпевшего возмещения убытков, в связи с чем имущественную, ответственность должен был нести пристав, который плохо обеспечивал охрану задержанного.

Статья 101 (XXI) является ответом на вопрос, поставленный ст.62 Уставной Книги Разбойного приказа, о порядке возмещения истцовых вытей при побеге разбойников из тюрем. В этом случае выть взыскивалась с целовальников и сторожей, которым вменялось в обязанность охранять тюремных сидельцев в день и в ночь... безотступно; а которые сторожи воровать и на стороне не будут, и тех велено биты батоги и сажати в тюрьму. При отсутствии или недостатке у них имущества выть взыскивалась с губных старост и лиц, выбиравших целовальников и сторожей. Таким образом, выборщики были в ответе за выбранных ими лиц.

С губных старост убытки в пользу истца взыскивались в двойном размере, поскольку им вменялось в обязанность следить за тем, чтобы у сидящих в тюрьмах не было возможности из тюрьмы вырезаться. Тем самым статья вводит ответственность должностного лица за проявленную им халатность.

Статья 87 (XXI), перекликаясь со ст. ст.50,54,57, уточняет порядок изъятия поличного. Для того чтобы оно получило полную доказательственную силу, необходимо было при выемке его истцом участие известных официальных лиц. Улсе в Псковской Судной Грамоте требуется, чтобы истец для выемки поличного испрашивал у князя или посадника приставов. Только при соблюдении этого условия, конкретизированного в ст. СТ.22-23 Уставной Книги Разбойного приказа 1616-1617 гг., со стороны подсудимого не допускается отговорки о насильственном ополичении. В Уложении добавляется, что изъятое поличное в присутствии выделенного приказом пристава передается в приказ. Поличное может быть изъято и в отсутствие хозяина. Сопротивление, оказанное при выемке поличного, или отнятие его у пристава и понятых влечет обязанность уплатить истцу убытки все сполна.

Статьи 88-91 (XXI) направлены на охрану частной собственности. Охрана частной собственности регламентировалась всем предшествующим законодательством. Убийство вора, застигнутого на месте совершения преступления, или ночного вора, предусматривалось еще Русской Правдой. Однако Уложение делает значительный шаг вперед по пути охраны частной собственности. Оно допускает убийство вора, пойманного с поличным в доме, не только в момент совершения преступления, но и во время погони за мим, а также в случае оказания сопротивления при поимке. Жена и дети, знавшие о наличии в доме краденых вещей, должны были оплатить их стоимость. При отсутствии средств они отдавались истцу до отработки долга (ст.88). Уложение дает широкий круг объектов собственности; это не только домашнее имущество, но также хлеб и сено в поле (ст.89). Под понятие кражи подводится ловля рыбы в чужом пруду или саду (садке). Па практике эта норма трактовалась расширительно и включала ответственность за ловлю бобров и выдр. Так, еще в Уставных и Жалованных грамотах XV и XVI вв. за самовольную ловлю рыбы и бобров вводился двухрублевый штраф, из которого рубль шел наместникам, а рубль в пользу тех, чьи права были нарушены.

В делах по обязательствам из причинения зла Уложение различает действия умышленные и непреднамеренные, влекшие разные правовые последствия. Допускалось, что при сжигании соломы или травы на своих нивах и лугах огонь мог причинить ущерб чужим огородам или нивам. Сыском устанавливалось, сделано ли это “хитростью” (“пустил огонь по ветру”) или “пожжение учинится без хитрости” - повинны внезапные буря, вихрь и т. н. В первом случае убытки возмещались по иску, а во втором - “истцовых исков не правити потому, что такое запаление учинится изволением божиим, а не ответчиковым умышлением”. Если в результате нечаянного пожара в доме сгорят другие дома, иска также не возбуждали, поскольку “запаление учинилося не по его умышлению”. Но когда сгорит дом, снятый по найму, “небрежением” постояльца, то следовала полная компенсация ущерба. Аналогично расценивался пожар в лесу. Если причиной его была “недружба” или “пастухов небреженье”, следовали возмещение ущерба владельцу леса и сверх того пеня в государеву казну. “А будет... такое дело учинится без хитрости”, то никаких взысканий не предусматривалось (X, 223-227).

Помимо возмещения вреда при охране права собственности Уложение предусматривает возмещение вреда как часть наказания при преступлениях против личности. Так глава XXII Соборного Уложения посвящена преимущественно преступлениям против личности, хотя в силу несовершенства тогдашней юридической техники в нее вклиниваются порой и иные составы. Уголовно-правовые главы Уложения размещены по определенной системе: в начале идут главы о преступлениях против основ феодального строя, потом - о преступлениях, касающихся преимущественно частных лиц. Однако в последней группе порядок глав не вполне соответствует тяжести преступлений: в гл. XXI говорилось преимущественно о кражах, в гл. XXII - главным образом об убийстве. Глава специально отграничивает убийство от имущественных преступлений. Несмотря на отделение в XV в. убийства от разбоя, даже в Уставной Книге Разбойного приказа оно рассматривалось еще вместе с разбоем, грабежом и татиными делами как отягчающее обстоятельство.

Статья 2 (XXII) рассматривает возможность возмещения вреда в части бесчестья старостам кузнецов, изготовлявших огнестрельное оружие. Размер бесчестья рядовых кузнецов снижался с 5 руб. до 4 руб. Включение данной категории лиц в общую шкалу бесчестья показывает возросшее к середине XVII в. значение ремесленников, занятых изготовлением оружия. Часть текста, помещенную вслед за ст.2 гл. XXIV и содержащую указные цены на скот и птицу, следует рассматривать как приложение к тем главам, в которых речь идет об определении размеров иска или ущерба по обязательствам из причинения вреда (см. гл. гл. X, XXIII и др.).

Убийство холопа по прежнему рассматривается как причинение вреда его владельцу. Статьи 69-73 (XXI) устанавливают ответственность за совершение убийства. Основываясь на боярском Приговоре от 17 февраля 1625 г. об ответственности за неумышленное убийство, статьи знаменуют дальнейшее развитие в русском праве учения о составе преступления. Статья 69 расценивает убийство в драке пьяным делом как убийство при смягчающих обстоятельствах. Оно не влекло за собой смертной казни, а при установлении наказания учитывались не интересы семьи пострадавшего и возмещение ей ущерба, а интересы феодала-крепостника, лишившегося зависимого человека. Так, при убийстве боярским человеком (холопом) одного феодала боярского человека другого феодала убийца подвергался торговой казни и вместе со своей семьей выдавался не семье убитого, а феодалу, у которого был убит холоп. При этом на феодала не переходила обязанность отвечать за долги убитого, семья которого - жена и дети - продолжала оставаться его собственностью. По мнению М. Владимирского-Буданова, это являлось как бы своеобразным штрафом первого владельца за дурной присмотр за своими холопами". Статья 70 предоставляет феодалу право на выбор оптимального варианта защиты своих интересов. При нежелании феодала взять в свое хозяйство убойца, господин, которому пргигадлежал холоп, совершивший убийство, уплачивал феодалу-владельцу убитого холопа пятьдесят рублев денег.

Цель наказания, господствовавшая на ранних стадиях развития русского права, состояла во всех видах возмездия, - начиная от тальона по принципу “око за око, зуб за зуб” и кончая материальным возмещением ущерба, причиненного потерпевшему, - а также в извлечении выгод для казны. К середине XVII в. по мере роста и централизации феодальной государственности и усиления классовой борьбы целью наказания все более становится устрашение. В Уложении 1649 г. эта цель является господствующей. Отсюда значительная часть статей памятника после определения санкции содержит приписку: “Чтобы на то смотря и иным не повадно было так делать”. Такие сентенции, главным образом при назначении материальных санкций, носят наставительный характер. Прежние цели наказания остаются, но имеют подчиненный характер. Возникает и новая цель - изоляция преступника от общества. Широко практикуется пополнение казны за счет преступников путем конфискации их имущества и назначения штрафов.

Таким образом, основным предметом состязательного или обвинительного процесса т.е. суда, было решение споров по искам. Иски были производными от многих сторон гражданских правоотношений того времени. Иски могли возникать в результате актов отчуждения вотчинных и поместных земель, включая мену, залог и продажу, нанесения ущерба собственности на объекты сельскохозяйственного производства и промыслов. С арендными отношениями были связаны иски по обязательствам нз причинения вреда. Преступное повреждение чужого имущества, хищение влекли за собой уголовные санкции.

Уложение уже признает случаи, требующие возмещения вреда не только в случае прямого нанесения материального ущерба, но и осуществления действий, препятствующих законному осуществлению деятельности. Так статья 2 (VI) содержит норму, защищающую интересы купцов в случае причинения им воеводами, из-за волокиты с выдачей грамот, простоя и убытков. Возмещение ущерба так же купцам не исключает ответственности воеводы перед государем, мера которой неопределенна.

По Соборному Уложению возмещение ущерба предусматривается в случае недобросовестного ведения судебного процесса.

Статьи 18-19 (X) рассматривают вопрос о недобросовестных исках, устанавливается возмещение ответчику ущерба от вызова в суд и повышенные размеры такого возмещения за недоказанную часть иска.

Уложение рассматривает такой вид пошлин, принимавших форму штрафа, - проести и волокиты как форма компенсации убытков, понесенных сторонами в ходе судебного разбирательства исков. Их уплачивали проигравшая дело сторона или виновные в волоките приказные люди стороне, выигравшей дело, в размере гривна за день (X, 18). Поскольку на такой почве часто возникали взаимные претензии сторон, эти пош: лины доставили немало хлопот законодателю. Уложение 1649 г. выделило две стороны вопроса - взыскание за ложные иски (X, 18) и за иски с завышенной суммой (X, 19). Санкцией служило взыскание проестей в размере гривны за день, а сверх этого завышенный иск карался взысканием государевых пошлин в тройном размере. Проести взыскивались за все время суда с момента оформления поручной на ответчика и до приговора.

Кроме того. Уложение предусматривало волокиту с рассмотрением принятого к производству дела. Предполагалось, что судьи прибегали к волоките для вымогательства взятки. Если жалоба подтверждалась, судье определялось наказание по усмотрению царя, а с дьяка и подьячего взыскивались проести с момента поступления дела до дня подачи жалобы.

При удержании проести за волокиту по Уложению исключались праздничные дни, но в 1685 г. велено было считать и их: “... и в те праздничные дни волокита бывает же”. Боярский приговор 1651 г., повторяя требование Уложения взыскивать проести по гривне на день с истцов за поклепные ложные иски, предусматривал вариант, когда проести были больше суммы иска, и в этом случае они подлежали взысканию.

Крупнейшим сводом законов уголовного права и судопроизводства второй половины XVII в. являются Новоуказные статьи 1669 г. о татебных, разбойных и убийственных делах, включающие 128 статей. В краткой преамбуле сказано, что статьи приняты по указу Алексея Михайловича и приговору бояр в результате рассмотрения XXI и XXII глав Соборного уложения. В самом деле, сличение текста статей с указанными главами Уложения показывает, что они послужили основным источником Новоуказных статей, но не единственным.

Компенсация причиненного разбоем ущерба за счет имущества осужденных была в центре внимания законодателя. Нри недостаче имущества осужденных в разбое остальное брали из имущества пособников и укрывателей. В ст.22 Новоуказник статей содержится новая клаузула о крестьянине, причастном к разбою, имущества которого недостает для погашения иска потерпевших. Закон предписывал отдавать крестьянина истцам “заживать лета по Уложению”, но без жены из расчета 5 руб. в год (Уложение, X, 266). Но окончании отработки крестьян возвращали прежним владельцам под расписку. Отказавшиеся от использования крестьян истцы теряли право на погашение иска. Соглашаясь с А.Г. Ноляком, что в данной клаузуле получил отражение феодальный характер законодательства, все же едва ли можно принять его мнение по поводу интенсификации процесса закрепощения. Крестьянин попадал под общее правило для всех сословий ииже дворянского об отработке долга, но в случае отказа заимодавца принять такую форму компенсации крестьянина в тюрьму не заключали, на правеже не держали, а долг аннулировался. Крестьянин попадал в таком случае в несколько более льготное положение, чем другие представители сословий ниже дворянского, что показывает озабоченность законодателя сохранением крестьянского сословия. Закон имел равную силу для всех категорий включая дворцовых и черносошных. Наконец, из закона следует, что крестьяне имели право вступать в обязательства.

Размер удовлетворения исков об имуществе оставлен тот же, что и в Уложении, - в той сумме, которую укажет разбойник на пытке, или - при отсутствии таких показаний - четвертая часть иска, указанного в челобитной пострадавшего. Остальная часть имущества осужденных шла в пользу казны. В практике обычно истцы завещали суммы.

В законодательстве XV - XVI вв. не регулировался напрямую вопрос о возмещении морального вреда. Нет правила, которое представляло бы суду взыскивать денежное вознаграждение за нематериальный вред, но следует заметить, что убийство, увечье, обиды с давних пор давали потерпевшему право искать в свою пользу денежное вознаграждение с делинквента за чисто идеальный вред. С самого начала государство поощряет получение с нарушителя такого вознаграждения, вытесняющего обычай личной расправы с ним со стороны потерпевшего или родственников. Нри имущественных нарушениях, как воровство, незаконное пользование чужой собственностью, полагалось, кроме возмещения имущественного ущерба, особое денежное вознаграждение "за обиду". Обида в этом случае понималась в самом широком значении, не только как нарушение личных прав, но и как грубое вторжение в чужую имущественную сферу. С течением времени, когда начала усиливаться центральная государственная власть, государство стремилось к тому, чтобы взять в свои руки защиту чести своих граждан и создавало уголовные наказания для оскорбителей. Предоставляя частную компенсацию за имущественный вред потерпевшему, за всякий иной вред государство требовало удовлетворения само сначала в лице князя, взыскивавшего за обиды денежное вознаграждение в свою пользу, а потом в лице государственной верховной власти, налагавшей на обидчика разные уголовные кары. Однако и здесь давала себя чувствовать живущая в народе идея частного вознаграждения. В судебниках 1497 и 1550 гг. содержится целый ряд постановлений о взыскании "бесчестья" т.е. денежной суммы в пользу обиженного, нри чем размер бесчестья зависит от общественного положения пострадавшего и пола. Во внимание принимались служебный ранг, доходы от кормленья: государство применяло при оценке причиненного нравственного вреда свой собственный масштаб, руководствуясь местом обиженного на государственной лестнице. Тот же взгляд проводится в уложении царя Алексея Михайловича 1649 года, в котором регламентируется точным образом, сколько полагается за "бесчестье" людям разного звания, городским и сельским обывателям, служилым и духовным лицам. Уложение, как и прежние законодательные акты, вознаграждало потерпевшего за счет виновного по известным фиксированным критериям, - “против окладов, что кому государева жалованья”, - а когда критерия нет, прямо указывало сумму бесчестья. Нельзя предоставить судье право каждый раз решать самому о размере бесчестья по индивидуальным обстоятельствам дела: он должен иметь, по мысли прежнего законодателя, таблицы и таксы. Пусть эти таблицы и таксы произвольны, но они устанавливали известный внешний порядок, внешнюю градацию. Иных средств для определения вознаграждения у законодателя не имелось, а дать место какому бы то ни было усмотрению судьи не было возможности, ибо судья только механический исполнитель велений законодателя. Эта же установка на обязательность судьи руководствоваться таксами, не позволяющая судье конкретизировать размер ущерба, господствовала и при возмещении имущественного ущерба. “В постановлении уложения, как и других более ранних памятников, красной нитью проходит забота законодателя об ограждении личных нрав и благ и о компенсации. При полном смешении начал уголовных и гражданских непоколебимым оставалось следующее положение: за исключением редких случаев, обыкновенно случаев тягчайших преступлений, когда государство, усматривая нарушение государственных и общественных основ, требует от виновного удовлетворения в форме тяжкой уголовной кары, во всех других случаях удовлетворение за нарушение личных прав, за "бесчестье" (понимаемое, как нарушение физического и духовного состояния человека), распределяется между государством и самим потерпевшим или же дается одному потерпевшему.

Обзор законодательства Российского государства в XVII в. дает картину смены структур законодательных актов и приемов законодательной техники. В период от Судебника 1550 г. и до Соборного уложения 1649 г. доминирующей формой нормативного акта были царский указ и боярский приговор (в сочетании с указом или отдельно). Указы и приговоры концентрировались в приказах, к компетенции которых имели отношение.

Их заносили в Указные книги приказов в хронологическом порядке по мере поступления. Поскольку четкого разграничения функций приказов не было.

Указные книги тематически не являлись однородными и были лишены какой-либо системы. По линии уголовного законодательства имеются Уставные книги Разбойного приказа, представляющие собой своды однородного материала в виде статей, которые были предтечей структур законодательных актов второй половины XVII в. По своей структуре к Уставным книгам примыкают Статейные списки, содержащие тексты указов, которые объединялись обычно (но не всегда) общностью предметов и располагались без какой-либо системы.

В смысле структуры и системы качественно новым явлением, достигнутым путем большого скачка и не без влияния близкого по социально-экономической природе памятника права соседнего порубежья - литовского Статута 1588 г., служит Соборное уложение 1649 г. Оно отличается довольно строгой и последовательной систематизацией законодательного материала по предметному признаку и соответствует социально-сословной структуре и идеологии самодержавной России.

Специализация законодательства второй половины XVII в. и его отраслевой характер подготовили почву для дальнейшего развития законотворчества первой четверти XVIII в. в том же направлении под влиянием преобразований в социально-экономической и политической сферах и с использованием зарубежного опыта применительно к условиям России.