Лингвокультурологическая многомодельность

Как показывает обзор работ, посвященных лингвокультурологической тематике (Арутюнова, Баранов, Добровольский, Вежбицкая, Верещагин, Костомаров, Воробьев, Гудков, Карасик, Красных, Сепир, Степанов, Телия и другие), лингвокультурологический категориальный аппарат еще находится в стадии становления. Разнообразие лингвокультурологических категорий, от фоновых знаний до концепта, лишь подчеркивает тот факт, что лингвокультурологическая модель может принимать различные формы, не противоречащие друг другу, а взаимодополняющие.

Научной аксиомой можно считать, что исследование какого-либо явления или процесса возможно путем построения и изучения модели этого явления или процесса, о чём свидетельствуют данные философских энциклопедических изданий.

Научно-методологическая сущность моделирования весьма полно раскрывается в его определении: «Моделирование есть метод практического или теоретического опосредованного оперирования объектом, в ходе которого исследуется непосредственно не сам интересующий нас объект, а некая промежуточная вспомогательная система (естественная или искусственная)».

Традиционно к модели предъявляется ряд общих обязательных требований: опосредованность, наглядность, формальность, абстрагированность, объяснительность. Этот список может быть дополнен такими требованиями, как непротиворечивость модели общепринятому представлению о сути исследуемого объекта.

Таким образом, под моделированием как базовым понятием исследовательской процедуры нами понимается исследование определенного объекта посредством оперирования некой вспомогательной системой, гипотеза построения которой находится в соответствии с представлениями о сущности моделируемого объекта. Такая система характеризуется обязательными качествами формальности, абстрагированности, наглядности, опосредованности, объяснительности.

Признание моделирования базовым понятием исследовательской процедуры предполагает, с одной стороны, его применение в самых разнообразных науках, с другой - спецификацию конструируемых моделей в соответствии с особенностями конкретной научной сферы.

Так, в сфере языкознания лингвистические модели приобретают различные формы. Во-первых, лингвистической моделью принято называть эталон или образец какой-либо системы языка (фонологическая, грамматическая, и т.п.). Во-вторых, лингвистической моделью называют системы, имитирующие конкретные языковые процессы и явления. В-третьих, ею оказывается общая схема описания системы языка или какой-либо его подсистемы.

Моделирование также является одним из основных методов культурологического познания. Терминологически понятие модели в культурологии еще не сложилось, поскольку культурология сравнительно молодая наука и её категориальный аппарат находится в стадии разработки. Очевидным является то, что культурология изучает культуру как целостность, как специфическую функцию и модальность человеческого бытия.Многообразие существующих философских и научных дефиниций «культуры», а их число, по замечанию П.С. Гуревича, измеряется уже четырехзначными цифрами, делает весьма трудным представить окончательное определение объекта и предмета культурологии. Но, по нашему мнению, в этом усматривается и позитивный момент: разрешая многообразие определений культуры, в фокус культурологического исследования попадают самые различные объекты: и историко-культурная общность, и специфические формы культуры, и локальные культурные объекты, и культура как абстрактное понятие. Таким образом, можно предположить, что конструирование культурологической модели предопределяется именно критерием формулировки исследуемого объекта.

Так, в рамках системного подхода объектом исследования культурологии становится культура, как «система, складывающаяся и функционирующая во взаимодействии объективной и субъективной своих форм, рациональной и эмоционально-чувственной ее составляющих, культурно-новационных механизмов и свойственных культуре способов обеспечения себе-тождественности, процессов производства и присвоения культурных ценностей». Соответственно культурологической моделью здесь становится комплексная структура, элементами которой являются формы человеческой активности, принятые обществом, имеющие свое значение и место, вступающие в системные связи и отношения.

В рамках хронологического подхода объектом исследования становятся, с одной стороны, «завершенные результаты и способы деятельности человека в прошлом», а с другой - «механизмы и процессы развития и изменения, куда можно отнести, в том числе, любые социально значимые события, которые, так или иначе, меняли облик человеческого общества в прошлом или настоящем». Тогда культурологической моделью здесь выступает комплекс преемственных исторических периодов, составляющих в целом линейный поступательный процесс.

При дифференцированном подходе в культурологии объектом исследования выступает комплекс закономерностей в культурном процессе и в культурном достижении применительно к дифференцированным группам людей, объединенных многочисленными факторами и условиями. Таким образом, вырисовывается еще одна культурологическая модель, которую условно можно назвать культурно-исторической, а ее структуру будут составлять формы и результаты человеческой активности, вступающие в системные отношения и связи в рамках одной исторической культуры.

Использование различных типов моделей, как в языкознании, так и в культурологии, свидетельствует о сложности объектов их исследования. Как следствие само лингвокультурологическое моделирование имеет комплексный характер, поскольку объектом исследования выступает взаимодействие самостоятельно сложных и комплексных систем. Лингвокультурологическое моделирование можно считать методом, позволяющим синтезировать лингвистические и культурологические исследования с целью изучения не просто языка, и не просто культуры, а феномена, образованного их взаимодействием.

Исходя из того, что «сложным объектам присущи различные формы движения материи, более того они включают деятельность субъекта», построение лингвокультурологической модели предполагает интеграцию знания, необходимого для их исследования и, как следствие, междисциплинарный характер самой модели. Акцентирование такой особенности, как междисциплинарность, позволяет говорить о том, что, во-первых, форма лингвокультурологической модели выражена не просто суммой категорий как языковой, так и культурной систем. Их взаимное функционирование уже не есть их сумма, это нечто более сложное, комплексное, более похожее на феномен синтезирования, где составным элементом может стать категория несколько иного уровня, имеющая точки соприкосновения, как с культурой, так и языком. Во-вторых, лингвокультурологическая модель может приобретать различные формы.

Лингвокультурологическое моделирование присутствует во многих направлениях и дисциплинах, прямо или косвенно исследующих взаимодействие языка и культуры. Среди них можно отметить следующие:

социолингвистическое направление. В рамках этого направления работает множество ученых, среди которых Ю.Д. Дешериев, Р.Т. Белл, А.Д. Швейцер, Н.Б. Мечковская. Лингвокультурологическое моделирование в рамках социолингвистики оказывается релевантным в том случае, если изучается функционирование национального языка как «социально-исторической категории, возникшей в условиях экономической и политической концентрации, характеризующей формирование нации и его зависимости от культурного влияния».

Другим направлением, использующим лингвокультурологическое моделирование, традиционно считается психолингвистика. Представителями этого направления являются Л.С. Выготский, А.А. Леонтьев, А.Р. Лурия, Р.М. Фрумкина, Д. Слобин и другие. При исследовании процессов речеобразования, восприятия и формирования речи в их соотнесённости с системой языка психолингвисты уделяют внимание специфике речевого поведения с позиций национальной культуры. В частности, А.А. Леонтьевым была разработана целая система факторов, отражающих национально-культурную специфику речевого поведения. Эта система работает как индикатор, сигнализирующий об организации, функциях и способе опосредования процессов общения, характерных для данной культурно- национальной общности (в лингвистическом плане - данного языкового коллектива).

Со ссылкой на А.А. Леонтьева, можно сказать, что национально-культурные факторы, будучи различными по своей природе, функционируют в процессах общения на разном уровне, но они взаимосвязаны и переплетены с другими факторами, обуславливающими и формирующими эти процессы, прежде всего с собственно языковыми, психолингвистическими и общепсихологическими.

Особо необходимо отметить лингвострановедческое направление. Его основоположниками принято считать Е.М. Верещагина, В.Г. Костомарова, Г.Д. Томахина, Д.Г. Мальцеву. Хотя Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров считают лингвострановедение своего рода дидактическим аналогом социолингвистики, нам это представляется не вполне правомерным, поскольку социолингвистика изучает, прежде всего, язык как социальное явление, его общественные функции и влияние на него социальных факторов, в то время как цель лингвострановедения определяется «соизучением национальной культуры, национально-культурных особенностей и тех языковых фрагментов, из которых извлекается эта культурная информация».

Новой дисциплиной, которую, очевидно, также необходимо упомянуть в виду её ориентированности на изучение взаимосвязи языка и культуры, является «мир изучаемого языка». По нашему мнению она весьма схожа с лингвострановедением, поскольку непосредственно связана с дидактической спецификой и сосредоточена на изучении совокупности внеязыковых фактов, которые лежат в основе языковых структур и единиц и отражаются в последних. Различие лингвострановедения и «мира изучаемого языка» усматривается в том, что в основе последней лежит исследование, прежде всего, социокультурной картины мира, нашедшей отражение в языковой картине мира, а не национально-культурной.

Иностранным аналогом лингвострановедческого направления является так называемая «культурная грамотность», разработанная американским ученым Э. Хиршем и получившая свое выражение в книге Cultural Literacy: What Every American Needs to Know. New York: Vintage Books, 1988. Термин «cultural literacy» ученый определяет следующим образом: «the network of information that all competent readers possess. It is the background information, stored in their minds, that enables them to take up a newspaper and read it with an adequate level of comprehension, getting the point, grasping the implications, relating what they read to the unstated context which alone gives meaning to what they read» (информационная сеть, которой обладают все компетентные читатели. Именно эта фоновая информация, хранимая в уме, дает им возможность, взяв газету, читать её с адекватным уровнем восприятия, понимая суть, улавливая подтекст, связывая то, что они читают, с незафиксированным контекстом, который придает значение тому, что они читают ).

Предметом её изучения является некоторый объём культурных сведений, включённых в основной культурный фонд нации (mainstream culture), закреплённый в формах общенационального литературного языка. Сведения эти, как правило, довольно поверхностны и, как замечает Г.Г. Слышкин, примерно соответствуют тому, что в разговорном русском языке получило название «банальной эрудиции».

Особенностью данного направления, которая подвергается критике со стороны различных ученых, является исключение из рамок исследования элементов, связанных с так называемым «плюрализмом американской нации». Е. Хирш оправдывает такой подход тем, что культурные сведения и фоновые знания (в терминологии Хирша -background information/ фоновая информация) должны быть общезначимыми для всей нации и могут фиксироваться только в едином литературном языке. Существование единого литературного языка в качестве средства общения требует и однородного наполнения. Культурная однородность, в представлении Е. Хирша, ограничивается рамками «гражданственности», что выливается в тексты следующего содержания: присяга именем Бога, свобода вероисповедания, уважение к гимну и флагу, факты мировой истории, географии, современной науки, политики.

Филологическое направление, представленное Р.А. Будаговым, Н.И. Толстым и другими учеными, можно считать также лингвокультурологически релевантным в том смысле, что предметом филологии является духовная культура, выраженная в языке письменности, художественной литературе. Её цель заключена в осмыслении и интерпретации художественных текстов, текстов фольклора, архаических записей, историко-религиозных текстов, которые рассматриваются как культурные знаки и соотносятся со знаками языковыми. Поэтому оперирование лингвокультурологическими категориальными единицами оказывается весьма необходимым условием в филологическом исследовании.

Еще одно направление, которое можно обозначить в указанных рамках, - этнолингвистика. Она рассматривает язык в его отношении к культуре этноса, механизм взаимодействия языковых и этнокультурных факторов в функционировании и эволюции языка, а также понятийные константы, которые по-разному проявляются в языке и культуре, но обладают одной сущностью- смыслом.

Американский вариант этнолингвистики иногда называют этносемантикой, очевидно акцентируя первоочередную сферу интересов американской этнолингвистики: проблемы семантики.

Сравнительно новым направлением можно считать лингвокультурологию. Лингвокультурология возникла в конце ХХ века в российском языкознании. В целом предметом лингвокультурологии ученые определяют диалог двух систем: языка и культуры, в связи с этим исследуются способы инкорпорирования, сохранения и трансляции национальной культуры в языке. Однако определенные разногласия в понимании сущности и задач этого направления приводят к различным интерпретациям его научной соотнесенности и положения, что в принципе не мешает становлению этого направления, а наоборот стимулирует его развитие.

Так, В.Н. Телия считает лингвокультурологию частью этнолингвистики. В свою очередь В. В. Воробьев и В.А. Маслова определяют её как пограничную науку синтезирующего типа. В работе занимается позиция, согласно которой лингвокультурология - самостоятельная наука, синтезирующая знания культурологического и лингвистического планов, имеющая выход, как частный случай, на этнолингвистику.

Кроме того мнения ученых расходятся при определении методологических принципов исследования. Это разногласие можно охарактеризовать как «синхрония - диахрония исследования взаимоотношений языка и культуры». С одной стороны, указывается, что лингвокультурология исследует только синхронные взаимосвязи языка и культуры, языковые выражения, используемые в живых коммуникативных актах с синхронно действующим менталитетом народа. «Лингвокультурология ориентируется на новую систему культурных ценностей, выдвинутых новым мышлением, современной жизнью общества». С другой стороны, выдвигается положение, что в объектив этой науки попадают и исторические, и современные языковые факты, рассматриваемые через призму духовной культуры.

Не подвергая сомнению значимость синхронного взаимодействия языка и культуры, очевидно, не следует пренебрегать и исторически значимыми фактами, поскольку судить о современности языкового комплекса и культурных ценностей можно только проводя историческое сопоставление.

Другим моментом различного толкования является определение объекта исследования. В.Н. Телия считает, что лингвокультурология должна исследовать культурную информацию как национального, так и общечеловеческого (универсального) характера. В.А. Маслова предполагает, что только культурная информация, присущая конкретному народу, должна быть объектом лингвокультурологии. Вероятно, такое ограничение исследовательского материала носит весьма условный характер. При исследовании сугубо национальной культурной информации на основе языковых фактом может быть обнаружен целый комплекс данных, характерных для каких-либо других культур или даже для всего человечества. Вместе с тем и в универсальном может быть выявлен элемент национального своеобразия. Так, интерпретация информации закодированной в Библии, общая значимость которой не ставится под сомнение, оказывается отмеченной национально-культурным потенциалом. В целом необходимо отметить, что лингвокультурология обладает уникальностью, поскольку, являясь самостоятельной наукой, позволяет интегрировать лингвистические выкладки с выкладками других наук, традиционно занимающихся изучением культур, при этом объектом лингвокультурологии становятся как универсальные явления культуры, так и национально специфичные, зафиксированные в языковых знаках и не только в них.

После того, как были рассмотрены направления и дисциплины, где исследуется феномен взаимодействия языка и культуры и, соответственно, применимо лингвокультурологическое моделирование, возникает необходимость ближе рассмотреть, что собой представляет лингвокультурологическая модель, каковы её составляющие, особенности и возможности.

В виду того, что в основу лингвистической модели должна быть положена гипотеза лингвистического характера, можно утверждать, что в основе лингвокультурологической модели должна быть гипотеза о взаимоотношении языка и культуры. В качестве таковой выдвигается следующее положение:

языковые знаки способны выполнять функцию «языка» культуры, то есть отображать национально-культурную ментальность его носителей, «языковой символизм способствует раскрытию существенных контуров культуры, делая эти контуры значимыми и ясными для общества».

Это означает, что лингвокультурологическая модель нацелена на раскрытие и объяснение способов и механизмов инкорпорирования национально-культурного своеобразия той или иной общности в его языковом фонде.

Как отмечалось ранее, лингвокультурологический феномен, являясь сложным объектом, требует привлечения различных знаний и, как следствие, подразумевает комплексное моделирование. Под комплексным моделированием в работе понимается такая форма моделирования, для которой характерна многомодельность, что означает отсутствие единой модели сложного объекта исследования. На наш взгляд лингвокультурологическая многомодельность не противоречит сосуществованию различных лингвокультурологических категорий, наоборот, она подтверждает их право на это. При этом форма каждой лингвокультурологической модели представлена не просто суммой категорий как языковой, так и культурной систем. Их взаимное функционирование порождает нечто более сложное, комплексное, более похожее на феномен синтезирования, а не суммирования, в результате чего способна появиться категория иного уровня, имеющая точки соприкосновения и с языком, и с культурой.

В рамках анализа специфики лингвокультурологического моделирования, обращает на себя внимание тот факт, что отношение между языком и культурой возможно только при условии присутствия человеческого фактора, поскольку и язык, и культура входят в категорию социальных явлений, соотносимы только с индивидом (и/ или общностью) и существуют только в нем. Соответственно связующим звеном между языком и культурой принято считать сознание индивида (личности). Поэтому, рассматривая вопрос лингвокультурологической модели, нельзя не коснуться теории языковой личности.

В рамках лингвокультурологии понятие «языковая личность» занимает одно из центральных мест, а в соответствии со спецификой понимания лингвокультурологического моделирования, по нашему мнению, может рассматриваться как своего рода архи - модель взаимодействия языка и культуры. Её создание было продиктовано, прежде всего, новыми ориентирами в языкознании, которое выходит на новые рубежи, вступая в сотрудничество с когнитологией, психологией, этнографией и другими науками, нацеленными на изучение человека и его мира во всем многообразии.

Теория языковой личности связана с именем Ю.Н. Караулова. Определенный вклад в развитие этой теории внесли В.И. Карасик (, В.П. Нерознак, А.Г. Баранов и другие. Тем не менее, сам термин «языковая личность» понимается неоднозначно, что объясняется, очевидно, комплексным характером самого феномена. Так, согласно Ю.Н. Караулову, языковая личность есть «совокупность способностей и характеристик человека, обуславливающих создание им речевых произведений (текстов)».

По А.М. Шахнаровичу, языковую личность можно представить в виде «соединения коммуникативной компетенции и языковой способности в целое»

В.И. Карасик представляет языковую личность, как «человека, существующего в языковом пространстве - в общении, в стереотипах поведения, зафиксированных в языке, в значениях языковых единиц и смыслах текстов».

Интересным представляется определение языковой личности, предложенное С.Г. Воркачевым: «понятие «языковая личность» образовано проекцией на область языкознания соответствующего междисциплинарного термина, в значении которого преломляются философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека, составляющих его качественную определённость».

Очевидно, что такое разнообразие определений не противоречит друг другу, а лишь затрагивает различные стороны языковой личности, подчеркивая тем самым, её комплексный и многоаспектный характер. Главное, что следует из вышесказанного, это то, что исследование языковой личности «неизбежно вовлекает в сферу интересов лингвистов те вопросы, которые объединяют всех специалистов, изучающих человека с различных точек зрения».

В представленном реферате в качестве рабочего определения языковой личности принимается последнее из процитированных с учетом следующих поправок. Языковая личность есть проекция на область языкознания соответствующего междисциплинарного термина, в значении которого преломляются, прежде всего, культурологические, а также философские, социологические и психологические взгляды на общественно значимую совокупность физических и духовных свойств человека, составляющих его качественную определённость. Кроме того, введение культурологического акцента, под которым нами подразумевается её национально-культурный план, продиктовано мыслью, высказанной Ю. Н. Карауловым. С одной стороны, «трактовка языковой личности вообще, независимо от национальной специфики её языка, с неизбежностью остается схематичной и редукционистской», с другой - «языковую личность вообще можно соотносить с культурой вообще, культурой общечеловеческой, тогда как национальную языковую личность следует соотносить с культурой национальной».

Контраргументом определения языковой личности в качестве лингвокультурологической архи-модели может быть невозможность единой иерархии ценностей и смыслов, составляющих каркас национальной культуры, для всех людей, как представителей определенной национально-культурной общности. Принимая естественность этого замечания, нужно отметить обязательное наличие доминанты в такой иерархии, детерминированной национально-культурной традицией и идеологией, превалирующих и доминирующих в определенной культурной общности, о чем говорил и Ю.Н. Караулов. Как следствие следует признать наличие ядерной, или общезначимой, инвариантной части в национально-культурном плане языковой личности.

Определение языковой личности в качестве лингвокультурологической архимодели позволяет разрешать научные споры о инкорпорировании национальной культуры в языке и систематизировать все возможные аспекты и механизмы взаимодействия языка и культуры. Это становится возможным благодаря представленности языковой личности в виде трехуровневой модели, построение которой также оказывается неоднозначным для разных ученых.

Для Ю.Н. Караулова такими уровнями являются: прагматический, когнитивный и семантический уровни, их выделение проходит с позиций психологии. При этом на прагматическом уровне могут быть выявлены «жизненные или ситуативные доминанты, установки, мотивы языковой личности, находящие отражение в процессах порождения текстов и их содержания, а также в особенностях восприятия чужих текстов», на когнитивном - выявлены и реконструированы языковые модели мира, которые Ю. Н. Караулов определяет как «тезаурус данной личности», а на семантическом - рассмотрены характеристики семантико-строевого уровня организации языковой личности.

В.И. Карасик несколько иначе проводит выделение уровней организации языковой личности на основании представления её в условиях общения, что весьма оправданно, так как языковая личность способна полностью раскрываться только в обстоятельствах межличностных и социальных контактов и отношений. При этом языковая личность уже определяется как коммуникативная, в которой выделяются ценностный, познавательный и поведенческий планы.

В ракурсе ценностного плана оказываются этические нормы поведения, закрепленные в нравственном кодексе национально-культурной общности, в котором отражается вся её история. Языковым (по Караулову) и коммуникативным (по Карасику) индексом такого кодекса считается набор обобщенных высказываний, афоризмов, крылатых выражений, паремий, правила этикета, коммуникативные стратегии вежливости, оценочные значения слов, отражающие в целом «жизненную доминанту» личности.

Когнитивный план коммуникативной личности, также как и в трехуровневой модели Ю.Н. Караулова, выявляется посредством анализа картины мира, характерной для неё.

Поведенческий план коммуникативной личности включает «совокупность вербальных и невербальных индексов, определяющих языковую личность как индивидуума или как тип» и характеризующих его общение как «деятельность, имеющую мотивы, цели, стратегии и способы из реализации».

Очевидно, выделяемые планы коммуникативной личности могут быть в целом соотнесены с выделяемыми уровнями языковой личности. Но, как отмечается В. И. Карасиком, с позиций коммуникативной лингвистики вскрывается очевидный факт того, что различие между прагматикой и семантикой носит условный характер: «чистая прагматика-это реальное общение, выходящее за рамки поведения человека, чистая семантика- отсутствие общения как такового».

Однако вне зависимости от того, какая модель личности является приоритетной, значимым признается то, что национально-культурное пронизывает все уровни и/или планы организации языковой личности, приобретая на каждом из них своеобразную форму воплощения в виде различных знаков.

То, как осуществляется механизм этого пронизывания, можно проследить на дополнительных лингвокультурологических моделях, что согласуется с идеей высказанной ранее о многомодельности лингвокультурологического феномена, сообразно избираемым уровням структуры языковой личности. Варианты таких моделей в свое время уже были созданы. Среди них фоновые знания с реалиями и лакунами, картина мира, внутренняя форма языкового знака, коннотация, концепт. Их системный анализ будет представлен в последующих разделах данного исследования. Однако их привязанность к архимодели языковой личности позволяет предположить, что все эти дополнительные модели являются «звеньями одной цепи» или структурной системы, их взаимное функционирование создает возможность воссоздать и раскрыть феномен бытования национальной языковой личности.

Подводя итоги всему вышеизложенному, можно сделать следующие обобщения:

1. Лингвокультурологическое моделирование, своеобразный комплексный метод, синтезирующий лингвистические и культурологические феномены, подчиняется основным принципам построения модели и характеризуется наличием обязательных качеств формальности, абстрагированности, наглядности, опосредованности, объяснительности. Дополнительными характеристиками лингвокультурологической модели являются её междисциплинарность и комплексность, проявляющаяся в многомодельности;

2. Понятие «языковая личность», представляющее собой проекцию культурологических, философских, психологических, социальных аспектов соответствующего термина на языковую сферу, может быть представлено как лингвокультурологическая комплексная архимодель.

Лингвокультурологическая многомодельность выражается в наличии комплекса дополнительных лингвокультурологических моделей, анализ которых позволяет раскрыть особенности механизмов инкорпорирования культуры в языке. Одной из таких моделей принято считать общие для участников акта коммуникации знания, обычно определяемые в лингвистике как «фоновые». Теория фоновых знаний широко развивалась в рамках лингвострановедения. В сущности именно эта теория предопределяет всю методологическую основу этой дисциплины. Однако с разработкой теории языковой личности, проблема определения фоновых знаний снова оказалась в объективе исследования, поскольку возникла необходимость заново осмыслить их статус с учетом последних научных наработок в области лингвистики и сотрудничающих с ней других антропоцентричных наук.

Определение фоновых знаний обычно включает следующее: «знание каких-либо реалий говорящим и слушающим, которые подразумеваются, но явно не проговариваются в диалоге, и которые являются основой языкового общения». Такое определение с одной стороны выделяет единицы языка, сигнализирующие о наличии фоновых знаний, с другой - обозначает условия функционирования этих знаний.

В трактовке Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова подчеркивается языковой аспект фоновых знаний путем введения понятия «лексический фон», который соотносится с фоновыми знаниями на уровне языка. Под лексическим фоном подразумевается группа непонятийных семантических долей, которые входят в семему, но не участвуют в опосредованной языком классифицирующей деятельности индивида.

Развивая идею фоновых знаний, Г.Д. Томахин вносит в их определение уточнение, актуальное для лингвострановедения. Он выделяет, наравне с общечеловеческими знаниями, региональными сведениями, сведения, которыми располагают все члены определенной этнической и языковой общности. Именно последние из перечисленных, по замечанию Г. Д. Томахина, определяются как страноведческие и составляют объект лингвострановедения.

Учитывая представленные варианты дефиниций фоновых знаний в настоящем исследовании, в качестве рабочего выдвигается следующий её вариант с учетом лингвокультурологической специфики исследования:

фоновые знания есть информация экстралингвистического плана, соотносимая с культурой, историей, традициями и обычаями национально-культурной общности, явно не проговариваемая в акте общения, но обоюдное владение участниками коммуникации которой составляет условие взаимного понимания.

Здесь особо следует оговорить относительную условность понятия «понимание» в связи с тем, что «понимание в обыденном употреблении языка, даже при наличии у говорящего и слушающего общих знаний о мире, редко бывает стандартным, однозначным, различаясь в зависимости от принадлежности воспринимающего текст к той или иной социальной группе, от его индивидуальных установок и мотиваций». Замечание об условности понимания вскрывает проблему языковой специфики фоновых знаний, то есть их соотношения с языковой семантикой. Эта проблема решается неоднозначно в лингвистике, при этом становится очевидным, что от её решения зависит выделение структурной единицы фоновых знаний, круг языкового материала, выносимого на рассмотрение при выявлении фоновых знаний. Так, по мнению Г.В. Колшанского, фоновые знания должны быть ограничены минимальными языковыми отрезками, с которыми эти знания соотносятся. Поскольку «язык является средством воплощения всего мыслительного содержания человеческого сознания, культурных, социальных, исторических, эстетических и других ценностей, то привлечение указанных содержательных моментов в само понятие лингвистического контекста практически ликвидирует границу между языком, его внутренней системой и структурой и тем содержанием, которое проецируется на реальный мир с помощью языковых средств».

Однако, по нашему мнению, такое ограничение отрицательно сказывается в области практики перевода. Обратимся к следующему примеру, в котором перевод выражения «garage sale» вызывает явные затруднения:

«In England, this is something that is common to do," said Beard. "Over there, they open their soccer fields up and have the sales on the fields. I thought the idea would work well here in Portland. It is just the perfect thing for someone who has stuff to sell, but does not have enough items to hold a garage sale»- «В Англии такое явление распространено», говорит Биэрд «там они открывают свои футбольные поля и проводят распродажи. Я подумал, что эта идея хорошо приживется здесь в Портленде. Это отличное дело для тех, у кого есть вещи для продажи, но их не достаточно, чтобы проводить распродажу в гараже» (Фрагмент интервью из статьи «Red Mill events gain in popularity» газеты «The Portland Review and Observer» от 28 июля,2002).

Выражение «a garage sale», передающее реалию американской и английской жизни: «an occasion when someone sells furniture, clothes, books, toys, etc. that they do not want any more»(Macmillan English Dictionary, 2002) и не имеет русского аналога. Его определение может быть дополнено следующим «a garage sale» - «такая распродажа, когда то, что продается, разложено прямо в чьем-то гараже. Обычно проводятся в теплое время года (с поздней весны до середины осени) по выходным. На улицах развешивают или ставят объявления о том, где и когда, и как туда проехать (стрелка)».

Этот минимальный языковой отрезок, таким образом, вмещает достаточный пласт экстралингвистической информации, которая не может быть игнорирована во избежание непонимания и требует дополнительных разъяснений страноведческого характера. Поэтому оказывается справедливым замечание Ч. Филлмора, согласно которому для правильного понимания текста иногда необходимо обращаться к информации такого рода, которая не может быть инкорпорирована в определение слов, используемых в тексте.

В рамках лингвострановедения также предпринималась попытка обозначить языковую природу фоновых знаний на основании включения языкового уровня сознания как области хранения фоновых знаний. Однако по нашему мнению, презентация этой концепции носит не вполне ясный характер, так как её авторы, Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, в ходе изложения делают противоречивые заключения. В частности указывается, что «лексический фон имеет также языковую природу».Но далее встречается следующее: «имеются основания полагать, что семантические доли», что в толковании авторов и есть лексический фон или фоновые знания, «не имеют вербальной природы, что они в индивидуальном сознании человека существуют и фиксируются в некоторой форме». При этом авторам удается идентифицировать единственную её характеристику «отрицание своей вербальной формы».

Тем не менее, несколько позже в ходе разработки теории речеповеденческих тактик было введено понятие «логоэпистема» в качестве структурного компонента фоновых знаний. Сам термин «логоэпистема» (от греч. «слово» и «знание») имеет итоговый смысл «знание, хранимое в единице языка». Характеризуя это понятие, Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров указывают на то, что логоэпистемы принадлежат и языку, и культуре, при этом не подводятся под категории культуры. «Это промежуточный элемент, принадлежащий и языку, и культуре».

В качестве другой единицы структуры фоновых знаний предлагается лингвокультурема, понятие которой было разработано в рамках лингвокультурологии. Согласно В.В. Воробьёву, лингвокультурема есть межуровневая единица, характеризующаяся совокупностью формы языкового знака, его содержания и культурного смысла. Иерархическая система лингвокультурем представляет картину мира народа. Как отмечает В.А. Маслова, «данный термин представляется весьма туманным, ибо в нем не раскрываются механизмы того, где и как прикрепляется культурная информация в языковом знаке, её функционирования в языке, а указывается лишь только факт её наличия». По нашему мнению, лингвокультуремы и логоэпистемы весьма схожи по сути, при этом сохраняется неясность относительно их локализации, а соответственно и природы фоновых знаний.

Попытка определить природу фоновых знаний предпринималась А.Н. Крюковым, который считает, что она носит пресуппозициональный характер. «Фоновые знания - не языковые, а пресуппозициональные. Они принадлежат смысловому уровню сознания и являются идеальной моделью внешнего мира или его фрагмента, актуальное сознание которых и вербализация, требует усилий», что, по нашему мнению, всегда в принципе возможно и зависит от опыта и эрудиции языковой личности.

Соглашаясь с тем, что природа фоновых знаний может быть и неязыковой, мы в работе поддерживаем позицию, согласно которой фоновые знания хранятся в сознании, а значение слова или словосочетания само по себе есть лишь форма презентации и актуального удержания экстралингвистических координат в индивидуальном сознании. Так, индивид овладевает помимо речевой различными другими видами деятельности, которые могут быть отмечены национально культурными особенностями. В результате все эти особенности фиксируются в сознании, а их «материальным субстратом может быть, соответственно, не только, слово, но и умения, навыки, стереотипы и нормы поведения».

К тому же нельзя не привести аргумент в защиту ментальной природы фоновых знаний, ссылаясь на Е.Ф. Тарасова: совокупность знаний есть «образ сознания, которое разделяется на чувственную (она формируется в ходе индивидуального познания при помощи органов чувств) и умственную составляющие (она содержит знания, накопленные в филогенезе в форме понятий и овладеваемые личностью в онтогенезе, и формируется в общении с другим человеком, носителем знаний)». Это подразумевает, что язык не может транслировать, хранить и передавать никакие знания, поскольку знания в целом хранятся в сознании человека.

Ограничение природы фоновых знаний только языковой средой приводит к тому, что, как следствие, только реалии, лакуны или лексика с коннотативным культурным компонентом оказываются тем рабочим материалом, на котором можно исследовать лингвокультурологический феномен.

Как известно, реалии и лакуны в языковой форме представляют только номинативные слова и словосочетания, содержание которых сводится к упоминанию фактов национально-культурного характера, то есть фоновых знаний.

Очевидно в рамках рассмотрения статуса фоновых знаний и единиц их репрезентирующих, необходимо указать на тот факт, что реалии подвержены заимствованию из одной культуры в другую: происходит так называемое «культурное заимствование» (термин Л. Блумфилда), связанное с «культурной диффузией». Под этим нами понимается распространение предметов и обычаев одной культуры в рамках другой с одновременным введением в язык последней соответствующей реалии.

В лингвистике этот феномен исследовался О.Д. Ивицкой на примере заимствования лингвокультурем Великобритании, США и России. О.Д. Ивицкая отмечает, что такое явление широко распространено в английской и американской лингвокультурах, а в последнее время стало характерно и для русской. Однако заимствование реалий, а точнее их распространение из одной лингвокультурной среды в другую, на наш взгляд, не лишает их первоначальной национально-культурной специфичности и не снимает статуса «реалии».

Так, понятие «hypermarket» подразумевает торговый комплекс, который включает магазины, кафе, ресторан, кинотеатр, отделения банков, предприятия бытового обслуживания и т.д., который обычно находится за городом «Dictionary of Great Britain, 2000.

Его объяснение в энциклопедическом словаре «Britannica, 2000» подтверждает данное определение, добавляя детали. Оказывается, что «hypermarket» входит в разряд крупномасштабных розничных торговых предприятий типа: «superstores, combination store», которые уникальны по своему характеру: «Hypermarkets combine supermarket, discount, and warehousing retailing principles by going beyond routinely purchased goods to include furniture, clothing, appliances, and other items. Ranging in size from 80,000 to 220,000 square feet, hypermarkets display products in bulk quantities that require minimum handling by store personnel».

«Hypermarket» как реалия характерен как для американской, так и английской лингвокультур, подтверждением чего может быть цитирование из путеводителя по английским городам «London Colney is a large village sited on the old coaching route between London and St, Albans. The village has a thriving historic centre with a hypermarket to the south. With 1,800 car parking spaces, it is one of the largest hypermarkets in the UK» (http://www.aboutbritain.com/TownsSEEngland).

Схожее явление можно найти и в американской лингвокультуре. Так, реклама американской торговой компании «BIGG'S» принимает следующую форму: « BIGG'S is here to make shopping convenient for you. A BIGG'S Hypermarket carries groceries, fashions, electronics, house wares & more all under one roof».

Из анализа примеров толкования реалий следует, что на первом этапе раскрытия фоновых знаний, формализованных в реалиях, проходит обращение к лингвострановедческим словарям, где приводится их лексическое, и далее культурологическое толкования в форме описания. Но даже то культурологическое толкование, приводимое в стандартном лингвострановедческом словаре, оказывается, на наш взгляд, недостаточным для адекватного понимания фрагмента чужой культуры, в связи с чем нам приходилось обращаться к энциклопедическому изданию типа «Britannica». Последнее замечание может послужить удачным поводом для прояснения соотношения языковой семантики и фоновых знаний и стать аргументом в пользу ментальной природы фоновых знаний.

Во-первых, оказывается, что языковая семантика, регистрирующая информацию о предмете или явлении, отражает незначительную часть знаний о мире, то есть фоновых знаний. Эта же мысль высказывалась Ю.Н. Карауловым. Ю.Н. Караулов весьма удачно подмечает, что «семантика созерцательна, довольствуется идентификацией, опознанием, «узнаванием» вещи, тогда как знания о мире ориентированы на деятельность, действия с вещью, поэтому они конструктивны и активны». Такое противопоставление автор называет принципом «анизотропности - изотропности». Это объясняет недостаточность словарного толкования реалии при выявлении фоновых знаний. В чистом виде языковая семантика объективируется в толковых словарях, в энциклопедических - могут быть представлены знания о мире. Именно такая связь языковой семантики и фоновых знаний позволяет перевести последние на когнитивный уровень языковой личности и говорить о ментальной природе фоновых знаний.

Это помогает разрешить, во-первых, методологическую проблему лингвокультурологического исследования, в котором акцент ставится на описании не самих языковых единиц, а культурных и исторических данных, с ними сопряженных, при этом само исследование становится скорее культурологическим, нежели лингвистическим. Во-вторых, становится возможным выйти за рамки реалий, что ощутимо расширяет объем исследуемого материала и позволяет обратиться к языковым и речевым единицам, не являющимся реалиями или лакунами.

Признавая за фоновыми знаниями ментальный статус, необходимо уточнить, что является их структурной единицей. Как указывалось выше, А.Н. Крюков в качестве таковой предлагает ввести пресуппозицию. Однако на наш взгляд, структурная единица фоновых знаний имеет концептивный характер. Возможными аргументами этому могут служить следующие:

- преимущество концептивного подхода к определению структурных единиц фоновых знаний заключено в том, что концепт, как это будет показано далее, не межуровневая, а ментальная единица сознания, которая формируется в процессе познания и переживания окружающего мира в виде его редуцированных результатов в пределах человеческой памяти, соотносимых с культурными характеристиками;

- предпочтение определения концептивного характера фоновых знаний пресуппозициональному объясняется тем, что пресуппозиция заключает следствие и определяется установками. Концепт по своему определению первичен и сам определяет установки. Как пишет С.Х. Ляпин, прежде чем у индивида сложатся установки, «он не может не стать выразителем некоторой совокупности концептов, характеризующих его обобщенно-жизненный статус и одновременно конкретную ситуацию - «его бытие в мире» - и стоящих за «помимовольным» использованием гештальтов языка и культуры»;

- содержательное наполнение фоновых знаний, их смысловая нагруженность зависит от деятельности индивида и/или общности, поскольку, как указывалось ранее, они ориентированы и опираются на деятельность. Концепт в лингвокультурологической трактовке также отмечен динамичностью и открыт к изменениям;

- когнитивная представленность знаний может быть в виде концепта- картинки, концепта-схемы, концепта-фрейма, концепта-сценария в зависимости от характера воспринимаемого объекта окружающего мира.

- опредмечивание или объективация фоновых знаний, относящихся к какому-либо явлению или предмету, а значит и опредмечивание концепта, может быть в форме как вербальных, так и невербальных компонентов коммуникации.

Таким образом, основным выводом по проблеме фоновых знаний можно считать следующее:

- фоновые знания как лингвокультурологическая категория представляют собой определенный объем экстралингвистической информации, эксплицитно не выражаемых в актах общения, но потенциально присутствующих и предопределяющих адекватное понимание между коммуникантами. Они имеют статус ментального образования; концептивно структурированы и имеют выход на языковую семантику.