Нужен ли изучающему русский язык (как иностранный) русский жаргон

Термины жаргон - сленг - арго мы употребляем в одном ряду, не настаивая на их строгой дифференциации. В этом - также определенное следование русской терминологической традиции. Эти термины изначально разнородны и разнонаправлены как по их языковым источникам (жаргон и арго французского происхождения, сленг - английского), так и по попыткам (прямо скажем - безрезультативным) их лингвистической унификации, о чем свидетельствует масса специальной литературы, к которой мы и отсылаем заинтересованного читателя (Феньвеши 1996; БСРЖ 2000, 4-9; Вальтер 2002). Не желая отвлекать его от главного объекта описания в этом словаре и не пытаясь открывать очередную Америку в унификации терминологического многоголосья, характерного для нашей проблематики, еще раз подчеркнем, что мы ориентируемся - как и при составлении уже вышедших словарей русского жаргона - на традиционную дефиницию термина жаргон, во многом приравнивающую (в соответствии с терминологическим принципом Б.А. Ларина 30-х гг. XX в) его к арго и сленгу. Эта дефиниция сформулирована в новейшем издании "Энциклопедии русского языка": "Жаргон - социальная разновидность речи, характеризующаяся, в отличие от общенародного языка, специфической (нередко экспрессивно переосмысленной) лексикой и фразеологией, а также особым использованием словообразовательных средств. Жаргон является принадлежностью относительно открытых социальных и профессиональных групп людей, объединённых общностью интересов, привычек, занятий, социального положения и т.п. (напр., Жаргон моряков, лётчиков, спортсменов, учащихся, актёров). В нестрого терминологическом смысле "Жаргон" употребляется для обозначения искажённой, вульгарной, неправильной речи [то же, что арго], но с пейоративной, уничижительной, оценкой" (Скворцов 1998, 129). Эта дефиниция, как кажется, довольно точно отражает круг лексики и фразеологии, оставшихся за пределами литературного языка и региональных диалектов и являющихся объектом жаргонографии.

Многие аспекты исследования и лексикографического описания русского жаргона изучены с достаточной полнотой, в чём можно убедиться, обратившись к новейшим попыткам синтезировать опыт соответствующих исследований в России и за рубежом. Дезидератом остаётся изучение межславянских и трансевропейских связей русской жаргонной системы, глубинное её историко-этимологическое исследование, комплексное социолингвистическое и региональное описание и др.

Работа над некоторыми жаргонными словарями, которая многие годы велась автором этих строк, потребовала создания компьютерной базы данных, представляющей собою свод лексики и фразеологии из всех доступных источников - начиная офенскими словариками В.И. Даля и "Блатной музыкой" В.Ф. Трахтенберга и кончая многочисленными новейшими словарями и словариками и исследованиями по данной проблематике. Большая часть этого материала с помощью наших коллег из разных городов России и Германии была подвергнута проверке на современную "достоверность". Анкетные опросы позволили нам измерить (конечно, далеко не в полной мере, как бы хотелось) степень актуальности того или иного жаргонизма, границы его распространения и оценку носителями современной живой русской речи. Вся эта информация имплицитно или эксплицитно была отражена нами в корпусах "Большого словаря русского жаргона" и "Русско-немецкого жаргонного словаря". Лексикографические принципы словарей полного типа, сформулированные Б.А. Лариным (1928; 1930) и развитые ларинской школой (Мокиенко 1999) дают, однако, не только установку на максимально полную демонстрацию той или иной лексико-фразеологической системы, но и позволяют выявить на основе такого описания ее специализированные блоки и сосредоточить на них особое внимание.

Русский общий молодёжный и школьно-студенческий жаргон имеют много общего. Особо сложна при отборе жаргонного словника для учебников, как известно, проблема разграничения жаргона и просторечия (resp. разговорной речи). В большинстве использованных нами источников и записях русской речи строгая грань между ними не проводится ни составителями словарей русского жаргона, ни его исследователями, ни самими говорящими.

Оправданность терминов и самого понятия жаргонизированная разговорная речь и общий жаргон для русского языкового пространства подтверждается статусом так называемого просторечия, о котором лингвисты спорили и спорят (Bierich 2000). Просторечие постоянно взаимодействует с жаргоном, но при этом, как справедливо подчёркивает В.Б. Быков, "жаргоны не являются первичной системой в соссюровском понимании этого термина, поскольку обладают своебразием лишь в сфере лексики, фразеологии и словообразования" (Быков 1997-Internet,

6) и тем самым производны от просторечия и системы живой речи. Собственно говоря, переходность границы жаргона и разговорно-просторечной стихии для русской языковой системы проявляется и в их взаимодействии с литературным языком. И жаргон, и просторечие постоянно подпитываются элементами последнего, естественно, при этом значительно трансформируя или даже травестируя их.

Трудности разграничения жаргона и разговорно-просторечной стихии, собственно, накладывают свой отпечаток на определение ещё одного важного для составителя этого словаря концепта - так называемой речи (языка) молодёжи или молодёжного жаргона. Это понятие является столь же расплывчивым и относительным, как и понятие возраста, тем более, что процесс "старения" молодёжного жаргона происходит иногда ещё быстрее, чем процесс старения биологического. "Фактор возраста следует понимать в широком смысле, - подчёркивает В.В. Химик, - как психическое, психофизическое и социальное состояние говорящего и целого социума, которое проявляется как в субкультуре (нормы поведения, выбор одежды, художественные вкусы), так и в соответствующем речевом поведении" (Химик 2000, 110). Вместе с тем, без объективной оценки жаргона именно как явления, особо интенсивного именно в молодёжной среде, невозможно понять ни его специфики, ни динамических механизмов, которые придают ему такую мощную экспрессивную энергию. Именно молодёжный жаргон активно прорывается сейчас в средства массовой информации и современную литературу, именно он звучит в основном на улицах и площадях России. "Главный лингвистический феномен молодёжного сленга, - вновь процитируем петербургского исследователя, - служить катализатором обновления, перехода отдельных речевых единиц из частных подъязыков в литературное просторечие, а из просторечия - в разговорный литературный язык" (Химик 2000, 111). Собственно, "молодёжный сленг - это своеoбразное жаргонизированное просторечие молодого поколения" (Грачев 1996, 80).

Являясь "катализатором обновления" современного просторечия, молодёжный жаргон обнаруживает тесные генетические связи с воровским и другими профессиональными жаргонами. И это не случайно, поскольку он если не изначально, то в любом случае после 1917 года в силу известных причин (активная социальная нивелировка, колонизация, служба в армии, принудительные переселения населения, массовые аресты и высылки в ГУЛАГ и Зону и т.п.) был очень тесно связан с жаргоном уголовным и речью политических заключённых. Не случайно один из первых исследователей послереволюционной языковой ситуации в России С.А. Копорский (1927) подчёркивал, что уже в двадцатые годы речь школьников была заметно окрашена элементами воровского жаргона. Этот процесс с годами лишь приобретал большую интенсивность, поскольку, как справедливо констатирует один из современных жаргонологов, "в молодёжном жаргоне, как в зеркале, отражается процесс изменений в обществе, в том числе влияние субкультуры преступного мира на молодое поколение" (Грачев 1996, 78). Тем более, что легко просматриваются контуры двух основных русел русского жаргона вообще - фени, т.е. "афинского", греческого по происхождению потока и "блатной музыки", в истоках которой лежит европейско-еврейский Gaunersprache (воровской жаргон), прошедший через горнило польского и украинского просторечия.

В нашем Словаре русского школьного и студенческого жаргона (Вальтер, Мокиенко, Никитина 2003), пожалуй, мы впервые для русской жаргонографии в таком масштабе провели фронтальную выборку материала из интернетных источников, - разумеется, всесторонне проверив его корректность и уложив его в прокрустово ложе наших лексикографических принципов. Очень важно, что за счёт таких источников мы смогли и значительно расширить региональную "дальнобойность" описываемых в настоящем словаре жаргонизмов. Самое же главное, что в подавляющем большинстве "излучателями" интернетных словариков и словарных материалов студенты и школьники-старшеклассники или молодые пользователи компьютеров, недавно покинувшие стены вузов или школьную парту. Несмотря на кажущуюся разнородность, эти материалы, взаимно перекрещиваясь и дополняя друг друга, создают определённую системность, которую мы постарались отразить различными лексикографическими приёмами.

Исследователи подчёркивают интенсивность демократизации русской языковой системы, расшатывание литературных норм, неуправляемый поток переименований, жаргонизацию и внедрение иноязычных заимствований. Наиболее общей доминантой современного состояния не только русского языка поэтому следует признать его интенсивную динамизацию. Она проявляется, как мне кажется, в виде трех основных тенденций:

1) тенденции к неологизации (новеллизации), т.е. скачкообразному увеличению новых элементов в языке (прежде всего в лексике);

2) тенденции к экспрессивизации, т.е. такого усиления экспрессивности, которое превращает её из эстетического средства в функциональную доминанту;

3) тенденции к демократизации, т.е. расшатыванию и смягчению нормы. Интенсивная динамизация, собственно, и создает языковую асимметрию, управляясь в основном собственно лингвистическими механизмами, универсальными не только для русского, но и для других славянских языков. Эти механизмы, как показано в специальной работе Мокиенко 1998, 38 сл., носят характер достаточно известных общеязыковых оппозиций:

Столкновение письменной и устной форм литературного языка;

Столкновение литературной нормы и диалектов;

Столкновение литературной нормы и жаргона;

Столкновение пуристической направленности нормы со стремлением к вульгаризации языковой системы;

Столкновение различных уровней и разных аспектов языка;

Столкновение языка с культурными и прагматическими факторами современной жизни (особенно в условиях дву- и многоязычия);

Столкновение между функциональной целесообразностью и эстетической обогащённостью (вызывающее переосмысление эстетических функций языка, см. там же).

И всё это бедный иностранный учащийся должен понимать. Как бы не относиться к этим фактам, очевидно, что не зная этих слов, невозможно полностью понимать всё то, что сейчас пишут в русских газетах, говорят по радио и телевидению. Но, прежде чем делать такую оценку и определять "доминантный" круг, необходимо оговорить разномасштабность и разнонаправленность самог понятия языковой доминанты, т.е. основного, преобладающего, наиболее характерного явления современной языковой системы. Как мы уже видели, в самом общем, универсальном понимании доминантой современного русского языка является его тотальная демократизация, вызванная ослаблением официальности и усилением спонтанности речи. Эта общая доминанта порождает мощную волну элементов жаргона и разговорно-просторечных элементов. Жаргонизация (или, по терминологии некоторых исследователей, - "люмпенизация") современного письменного языка (особенно - языка средств массовой информации) - одна из общесистемных его доминант.

Нужно заметить, кроме того, что другая доминанта, доминанта "чужого" в современном русском языке - по моему - сейчас довольно часто гиперболизируется: в ней видят одну из главных угроз самого существования языковой системы. "Русский язык подошел к такому состоянию, - подчеркивает, например, А.Д. Дуличенко, - когда по отношению к некоторым видам его реализации пора применить предлагаемый нами лексико-словообразовательный конструкт русангл" (Дуличенко, 1994, 315). При всей несомненной интенсивности процесса освоения заимствований, однако, тотальная "русанглизация" русскому языку, как кажется, не грозит. Гарантия этому - с одной стороны - сама история языка, в которой его насыщение заимствованиями повторяется практически при каждой экстралингвистической "смене вех", с другой - пример немецкого языка, в котором существуют такие же проблемы, но пока он ещё не умирает.

Каковы же эти доминанты, на которые мы, иностранцы, должны обращать внимание? Это прежде всего то, что пишут в средствах массовой информации, хотя пока ещё социологи и лингвисты, исследующие эту языковую область, по-разному отвечают на вопрос о количественном и качественном составе таких доминант.

Несмотря на исключительную динамичность и "шоковость" нынешнего языкового состояния, многие доминантны весьма устойчивы и служат своеобразными "скрепами" различных текстов и речевых ситуаций. Вокруг них образуются широкие лексико-семантические зоны, поддерживающие их стабильность и детализирующие, нюансирующие саму доминанту. К такому набору относятся, например, слова и фраземы беспредел, разборка, накрутка, тусовка, кайф, челнок, комок, бомж, баксы, бабки, халява, криминальные (мафиозные, властные) структуры, вешать лапшу на уши, за бугром, лишние люди, цивилизованные страны, новые русские, лицо кавказской национальности, ближнее (rеsp. дальное) зарубежье, мыльная опера, процесс пошёл и мн. др. Было бы заманчивым создать русско-немецкий словарь такого рода лексем и фразем - словарь, в котором кроме дефиниций, контекстных иллюстраций и стилистической маркировки давалась бы и их историко-этимологическая паспортизация. Ведь за каждым из этих слов и выражений стоит не только своё коннотативное поле, но и собственная история, которая проливает свет на социальные регуляторы языкового процесса, происходящего в современной России или Германии. Думаю, что было бы целесообразно включить в такой словарь "общий жаргон", т.е. тот пласт современного русского жаргона, который, не являясь принадлежностью отдельных социальных групп, с достаточно высокой частотностью встречается в языке средств массовой информации и употребляестся (или, по крайней мере, понимается) жителями большого города, в частности образованными носителями русского литературного языка.

Вот только один пример. "Уже в 1821 году - пишет В.В. Колесов - О.И. Сенкевский, сообщая петербургской публике о своих путешествиях по Египту, поведал, быть может впервые на русском языке, о кейфе: Путешественники, бывшие на Востоке, знают, сколь многосложное значение имеет выражение кейф. Отогнав прочь все заботы и помышления, развалившись небрежно, пить кофе и курить табак называется делать кейф. В переводе это можно бы назвать “наслаждаться успокоением". Арабское слово kaif (в турецком произношении keif) попало таким образом и в Россию, но значило оно поначалу 'хорошее настроение', возникающее единственно при курении трубки. Скоро слово вошло в столичный быт, так что и словарь 1837 года уже знает, что кейф 'нега', и Ф.М. Достоевский в одном из писем 1838 года употребляет это слово. Сегодня слово неожиданно ожло, но звучит иначе: кайф - вряд ли на арабский манер, скорее всего, это модное нынче англизированное произношение. Но слово это, как бы оно ни произносилось, всегда остается либо шутливым, либо осудительным" (Колесов 1998, 86-87).

В современный русский язык слово "кайф" вошло через жаргон наркоманов, где оно, как известно, имеет значение „быть в состоянии наркотической эйфории“. Как мне сказали, фактически каждый русский знает это слово и многие его и употребляют в значении "удовольствие, наслаждение, любые приятные эмоции от чего-н. В учебниках этого слова пока нет. Оно, как ни странно, и в "Ожегове" появилось только в 97 г. Так, думаю, что пора включить его в учебные материалы для иностранных студентов, в другом случае иностранцы не будут знать, что такое - "кайфовая русская девушка". Тем более, если мы показываем, откуда оно пошло, сразу будет понятным целый ряд других слов и выражений, как:

Без кайфа нет лайфа.

В кайф кому что.

По кайфу кому что.

Кайф давить.

Держать кайф.

Под кайфом.

Кайф выхватить (заловить).

Кайф иметь (держать).

Кайф на кармане.

Белый кайф.

Торчать по кайфу.

Ловить/словить (поймать) кайф.

Ломать/сломать (обломать/обламывать, обрубить, сорвать) кайф кому. или кайфануть, кайф-базар, кайфель, кайфушник, кайфушный, кайфить, кайфный, кайфовать, кайфоваться, кайфово?? кайфовщик, кайфовый, кайфолом, кайфоломка, кайфоломный, кайфоломщик, кайфульки, кайфур, кайфушка, закайфать, закайфовать?и др.

Слову „кайф" примерно соответствует немецкое слово „geil". Интересно, что его этимология совершенно иная, но по сути дела весьма похожая. Слово „geil" в средневерхненемецком языке имело нейтральное значение „весело, в хорошем настроении, очень хорошо, удачно, благополучно". А потом, в начале 20 века, терялось это значение и слово получило чисто сексуальную семантику - „похотливый, блудливый“. Со всеми нехорошими коннотациями. Так, например, моя мама до сих пор никогда не употребляет это слово. И для меня оно какое-то странное. А среди молодёжи это слово сегодня функционирует свободно в своём первоначальном значении „быть в восторге, в состоянии эйфории, да и очень хорошо, замечательно“, „круто“, „клево“, или просто - „кайфово".

Всё это необходимо для понимания иностранцем языка радио, телевидения и прессы, а также непринуждённой речи. Поэтому, на мой взгляд, необходимо, на определенном, продвинутом этапе изучения языка давать иностранцу и набор слов и выражений, и набор основных грамматических и словообразовательных правил жаргона, в т. ч. и жаргонной фразеологии, для понимания живой речи и в то же время мы должны предупреждать учащегося от опасности активного употребления некодифицированной лексики. Но умеренно и с большой осторожностью! Пример такого подхода мы даём в нашем учебном комплексе для немецких гимназистов "Вместе" (Берлин 1999; 2002), в котором толкуются такие фразеологизмы, как вешать лапшу на уши и поймать/ловить кайф. Если мы этого делать не будем, не будем понимать русских, особенно русскую молодёжь.

Как бы ни оценивать охватившую Россию "жаргонизацию всей страны", без знания (пусть и пассивного) молодёжного жаргона уже нельзя себе представить ни русскую прессу, ни русскую современную литературу, ни русских школ и вузов. Ведь на дверях многих из них повешена ныне незримая табличка: "Без жаргона не входить!"

1. БСРЖ: Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. - СПб.: Норинт, 2000.

2. Быков В. Система и норма в русском субстандарте. // Slavica Electronica Erfordiensis (Auione 1/1997). http://www.slavica. ph-erfurt. de/ 01_97/ bykov/ inhalt.html.1.9 2000. (Быков 1997)

3. Вальтер Х. Русский жаргон как объект преподавания в немецкоязычной аудитории. // Материалы XXIX межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып.9. Русский язык как иностранный и методика его преподавания. Ч.3.13-18 марта 2000 г. - Санкт-Петербург, 2000. С.12-18.

4. Вальтер Х. Жаргонная фразеология как объект неологики. // Sіowo. Tekst. Czas VI. Nowa frazeologia w nowej Europie. Новая фразеология в новой Европе. Neue Phraseologie im neuen Europa. Materiaіy Midzynarodowej Konferencji Naukowej (Szczecin 6-7 czerwca 2001 r., Greifswald, 8-9 czerwca 2001 r). Pod red. M. Aleksiejenkim, W. Mokijenki, H. Waltera. - Szczecin-Greifswald, 2002. С.535-542.

5. Вальтер Х., Мокиенко, В., Никитина, Т. Словарь русского школьного и студенческого жаргона. Greifswald, 2003.

6. Вместе. Учебное пособие по русскому языку. H. Walter (Leitung), U. Borgwardt, R. Breitsprecher, V. Mokienko. Berlin: Volk und Wissen, 1999; 2002.

7. Грачев М.А. Арготизмы в молодёжном жаргоне. // Русский язык в школе 1/1996. С.78-85.

8. Дуличенко А.Д. Русский язык конца ХХ столетия. Slavistische Beitrдge. Bd.317. - Mьnchen, 1994.

9. ЕЗР: Ермакова О.П., Земская Е.А., Розина Р.И. Слова, с которыми мы все встречались. Толковый словарь общего жаргона. Под общим руководством Р.И. Розиной. - М.: Азбуковник, 1999.

10. Колесов В.В. Русская речь. Вчера. Сегодня. Завтра. Спб.: Юна, 1998.

11. Копорский С.А. Воровский жаргон в среде школьников. По материалам обследования ярославских школ. // Вестник просвещения 1/1927. Москва. С.7-12.

12. Ларин, Б. А.: О лингвистическом изучении города. In: РР. Под ред. Л.В. Щербы. Новая серия. Вып. III. - Л., 1928. С.61-74.

13. Ларин, Б.А. Западноевропейские элементы русского воровского арго. // Язык и литература. Вып. VII. Научно-исследовательский институт речевой культуры. - Москва, 1930. С.113-130.

14. Мокиенко В.М. Доминанты языковой смуты. // Русистика. Берлин.1-2/1998. С.69-74.

15. Мокиенко В.М. Монографическое и лексикографическое исследование русского жаргона // Russian Linguistics 23, 1999. C.67-85.

16. Никитина Т.Г. Так говорит моложежь. - Изд.2-е испр. и доп. - СПб: Фолио-пресс, 1998.

17. Пиркало, С.: Перший словник українського молодіжного сленгу. Укладач С. Пиркало. За ред.Ю. Мосенкіса. - Кив. АТ "Вiпол", 1998.

18. Скворцов Л.И. Арго. // Русский язык. Энциклопедия. Изд.2-е, перер. и доп. Гл. ред. Ю.Н. Караулов. Изд. дом "Дрофа".М., 1998.

19. Феньвеши И. Современные словари русского сленга. // Studia Slavica Savariensia 1-2/1996. С.189-205.

20. Химик В.В. Поэтика низкого, или просторечие как культурный феномен. Спб., Изд. СПб-ого ун-та, 2000.

21. Bierich A. Zur gegenwдrtigen Situation der substandardsprachlichen Varietдten im Russischen. // Panzer, B. (Hrsg): Die sprachliche Situation in den Slavia zehn Jahre nach der Wende. Heidelberger Publikationen zur Slavistik. Lingusitische Reihe. Bd.10. Red. A. Teutsch. Frankfurt am Main u. a., 2000. С.13-30.

22. Walter H., Mokienko V.russisch-Deutsches Jargon-Wцrterbuch. Frankfurt a. M., Berlin, Bern, Brьssel, New York, Oxford, Wien: Peter Lang, 2001.