Философские проблемы искусственной жизни и искусственного интеллекта

Философские проблемы искусственного интеллекта и искусственной жизни.

Введение.

Современные философы и исследователи науки часто рассматривают

междисциплинарные науки как одно из выдающихся достижений заново открытых в

20 веке. Искусственный интеллект и искусственная жизнь представляют

прекрасный пример такой интеграции многих научных областей. Конечно,

междисциплинарность тоже имеет свою цену. Химики, биологи, специалисты в

области вычислительных наук и многие другие изучают различные аспекты живых

систем, пользуясь при этом сходными методами. Основными методами изучения

искусственной жизни являются: синтез искусственных систем с аналогичным

живым системам поведением, изучение динамики развития процесса, а не

конечного результата, конструирование систем демонстрирующих феномен

созидания. То что объединяет исследователей в области искусственной жизни

(ИЖ) – это методы, в отличие от их целей. Конечно, существует общий интерес

к жизни как к феномену для изучения. К сожалению, жизнь слишком сложна,

чтобы можно было наметить общие направления в исследованиях.

Доказательствам последнего утверждения может служить тот факт, что

некоторые заинтересованы в исследовании «систем, демонстрирующих феномены

живых систем«, другие изучают природу химического репродуцирования или

пытаются решить философские проблемы самосознания. В то же время совершенно

другой вид исследователей, относящихся к области роботики, пытаются

создавать физические системы, демонстрирующие некоторое поведенческое

сходство с животными.

По современным научным данным человеческий мозг содержит около 240

основных «вычислительных» узлов нейронов, которых соединяют около 250

связей синапсов. Современные вычислительные системы стремительно

приближаются по своим вычислительным возможностям к мозгу. Искусственные

нейронные сети контролируют сложнейшие системы управления и слежения,

проявляют способности в области распознавания изображения вплоть до

возможности создания интеллектуальных автопилотов. Уже активно занимается

искусственными системами область, считавшаяся прерогативой человека –

компьютеры стали лучше людей играть в шахматы. В таких условиях приобретает

особую значимость рассмотрение основных философских вопросов, связанных с

искусственным интеллектом и искусственной жизнью. При этом, очевидно,

возможно взаимовлияние искусственного интеллекта и искусственной жизни на

философские проблемы мышления и жизни вообще. Современные западные философы

широко рассматривают данные проблемы. При этом на первое место выходит

обсуждение мышления и самосознания. При этом достаточно часто высказывается

мнение о неприемлемости классического картезианского дуализма для

рассмотрения вопросов, связанных с искусственной жизнью.

В качестве основы данной работы рассматривались труды довольно известного

современного философа, ученика Мартина Хайдеггера, Майкла Веллера

определяющего в своих работах взаимосвязь современных проблем искусственной

жизни и искусственного интеллекта с картезианским и неоаритотелевым

подходами рассмотрения мышления и жизни как таковой.

Два вида науки о мышлении.

Искусственная жизнь, замечательная и быстро развивающаяся область

научного знания, которая может совершить переворот в науке о мышлении. С

другой стороны, еще весьма большой объем теоретических исследований

требуется, чтобы приблизиться к систематическому пониманию концептуальных

рамок, в которых может развиваться наука о мышлении на базе искусственной

жизни. Такое понимание необходимо не только в академических исследованиях в

области философии науки. Оно поможет сформировать вопросы, требующие

дальнейшего рассмотрения и объяснить результаты эмпирических исследований.

Далее приводится попытка систематического рассмотрения данной проблемы.

Целью является разделить и провести сравнение двух видов науки о мышлении

(ортодоксальной и биологически-ориентированной), и показать, как эти два

отдельных стиля мышления в области научного познания являются потомками

двух радикально различающихся взглядов на место разума в природе

(картезианский и аристотелев взгляды). Главной идеей будет то, что

искусственная жизнь потенциально может стать интеллектуальным двигателем

биологически ориентированной науки о мышлении, действующей в рамках общих

аристотелеевых концепций.

Жизнь в науке о мышлении рассматривается как простое явление.

Бесспорно, что искусственный интеллект был теоретическим ядром в данной

области, в том смысле, что эти концепции, разработанные для искусственного

интеллекта или обычно применяемые в этой области (такие концепции как

алгоритм, эвристика и обработка информации) обеспечивают науку о мышлении

терминологическим базисом. Однако появление в рассмотрении также

искусственной жизни придало данной области познания большую законченность.

На практике под крышей термина искусственная жизнь гнездится

грандиозное разнообразие различных проектов от моделей копирования ДНК и

систем с обратной связью датчик-двигатель до изучения коллективного разума

и динамики роста населения. Такое разнообразие приводит к трудности

компактного определения для данной области знания. Однако, в контексте

данной работы, будет правильным использовать определение искусственной

жизни как попытки познания живых систем (включая, в предельном случае,

феномен который можно сгруппировать вместе под такими понятиями как разум,

мышление и познание) посредством анализа и/или синтеза артефактов

(компьютерных моделей, искусственных миров и роботов). В то же время при

адоптации строго ограниченного точного определения искусственного

интеллекта (т.е. фундаментально логически обоснованного или основанного

исключительно на разуме человеческого уровня) возникает разрыв между

искусственной жизнью и искусственным интеллектом для определенных видов

исследований в области искусственной жизни (например, разработки роботов с

интеллектом животного уровня), хотя они и относятся к некоторому, пусть и

нестандартному, типу искусственного интеллекта. Для точности формулировок

терминов в дальнейшем рассмотрении проведем различие между искусственной

жизнью (которая всегда включает определенные формы искусственного

интеллекта) и искусственным интеллектом, который не является в то же время

искусственной жизнью. В дальнейшем будем называть второй вариант

исследований искусственным интеллектом в ортодоксальной форме (orthodox AI

или OAI).

OAI может быть определен путем его отношения к идее, что здоровая

наука о разуме может, по большей части, игнорировать биологические

размышления, которые тяготеют к входу в общую картину в качестве только

«деталей конкретного воплощения» либо «случайные исторические частности», и

в целом не обеспечивает и не содержит концепций и принципов обычно

используемых для построения научного объяснения разума. Данная тенденция к

биологической нейтральности выражается в наборе различных измерений таких

как (а) вынесение из области рассмотрения либо предельно упрощенный взгляд

на то, что происходит в нервной биологической системе и (в более общем

случае) в биологическом теле, (б) пренебрежение скованностью налагаемой на

биологический разум необходимостью действовать в реальном времени в часто

враждебной, непредсказуемой и не прощающей ошибок обстановке и (в) закрытие

глаз на тот факт, что поведение животных зачастую высоко специфично в

рамках их экологической ниши.

OAI, охарактеризованное выше, будет использовано в качестве

интеллектуального ядра, для того, что будем в дальнейшем называть

ортодоксальной наукой о мышлении (orthodox cognitive science OCS). Согласно

означенному соотношению, можно ожидать от OCS демонстрации такого же

отношения биологической нейтральности, как и у OAI, только в данном случае

по отношению к научному объяснению мышления и познания. И это будет именно

то, что мы искали. В ортодоксальной истории науки о мышлении, для того

чтобы объяснить вид познания демонстрируемого биологическим мыслителем

возможно по большей части игнорировать факты биологии биологического

мыслителя. (Исключение из этого правила – определение нормальной функции

посредством дарвиновского естественного отбора будет рассмотрено далее).

Большинство, хотя и далеко не все, работы в области искусственного

интеллекта и науки о мышлении являются ортодоксальными (т.е. как было

определено выше, биологически нейтральными). Это включает в себя

подавляющее большинство, хотя и далеко не все модели, разработанные под

флагом коннективизма. (Удручающее общее утверждение, что коннективисткие

сети, в общем, являются «биологически реалистичными психологическими

моделями» по-видимому, фиктивно. Далее этому будет дано объяснение.) Теперь

рассмотрим радикально отличающийся вид исследований: реально биологическая

наука о мышлении. Под этим термином подразумевается наука о мышлении,

которая следует тому, что Годфри-Смит называл строгой непрерывностью,

утверждение о том что «жизнь и разум имеют общую абстрактную структуру или

набор базовых организационных свойств… Разум буквально подобен жизни.»

Согласно этому утверждению, направляющим принципом биологической науки о

мышлении будет то, что мышление может быть объяснено с использованием тех

же фундаментальных концепций и принципов, что и описание других

биологических феноменов. Биологическая наука о мышлении буквально является

наукой о жизни.

Отметим четыре положения, касающихся строгой непрерывности:

1. Строгая непрерывность влечет за собой, – но не проистекает из – более

слабых форм непрерывности, согласно которой для того, чтобы некоторая

сущность имела разум она должна быть живой, хотя для того чтобы быть

живой наличие разума не является необходимым. Данная форма непрерывности

сама по себе недостаточна для действительно биологической науки о

мышлении, так как она не дает гарантии, что кто-либо должен обращаться к

принципам построения живого объекта для того, чтобы понять процесс

мышления.

2. Из строгой непрерывности не следует, что жизнь и мышление есть одно и то

же. Они находятся в непрерывной последовательности, но не эквивалентны.

3. В контексте биологической науки о мышлении, строгая непрерывность

предполагает методологию изучения «снизу-вверх». Сначала исследователь

проводит поиск удовлетворительного объяснения некоторого простого не

мыслящего проявления жизни (Для основания подходящей теоретической

концепции). Затем производится его противопоставление более сложной

мыслящей сущности.

4. Строгая непрерывность, в первую очередь, беспокоит тех, кто жаждал

действительно обобщенной науки о мышлении. Конечно, может оказаться, что

сходный набор структурных свойств выражен не только в жизни и разуме

натуральных земных природных существ, но и в их неземных копиях (если

данных феномен существует), а также во всех формах искусственной жизни и

искусственной ментальности, которая возможно способна существовать (если

кто-либо считает, что артефакты могут буквально быть живыми и иметь

разум). Если повернуть рассмотрение в эту сторону, то идея о обобщенной

науке о мышлении будет спасена. Однако, ничто в идее строгой

непрерывности не гарантирует такой результат.

Очевидно, что положение о том, что биологическая наука о мышлении может

быть построена вокруг OAI выходит за рамки разумного сомнения. Но как же

теперь поступать с искусственной жизнью? Ранее предполагалось, что

искусственная жизнь может быть охарактеризована как попытка использования

искусственной среды для исследования феномена жизни. Это продвигает нас в

правильном направлении. Уже был отмечен тот факт, что объяснение

интеллекта, разума и мышления стоит на повестке дна в области изучения

искусственной жизни. Это показывает, что канонический взгляд с точки зрения

изучения искусственной жизни предполагает рассмотрение данных феноменов как

исключительно связанных с (и являющихся подмножеством) живых систем,

которые заключают в себе, в целом, то, что делают живые системы, согласно

слабой форме непрерывности, определенной ранее. Конечно, данное принятие

слабой формы непрерывности не обязывает рассматривающих искусственную жизнь

принимать ведущий принцип биологической науки о мышлении, тезис о строгой

непрерывности. Тем не менее, хотя строгая непрерывность не является строго

обязательной в характере искусственной жизни, исследователи, работающие в

области искусственной жизни и смежных областях, часто покупаются на эту

идею. Например, выдвигается аргумент, что модели искусственной жизни

обеспечат объяснение неожиданных проявлений составляющих основу жизни и

разума. Также предполагается, что подрыв обычного иммунологического

распознавания свой-чужой будет иметь последствия в области таких

высокоуровневых явлений как самосознание и индивидуализм. Решающим фактом

является то, что характер искусственной жизни не только допускает строгую

непрерывность, но и активно поощряет ее. Несмотря на этот факт,

искусственная жизнь является действительным OAI.

На данной стадии возникает необходимость прояснить взаимоотношения,

существующие между искусственной жизнью и биологической наукой о мышлении.

Объяснение живых систем, предлагаемое в рамках искусственной жизни обычно

формулируется в рамках теоретического словаря, поддерживающего набор

различных научных концепций (таких как самоорганизация, автономия, реакция

на внешние проявления и т.п.). Если бы подобные концепции обеспечивались

биологической наукой о мышлении с ее теоретическим словарем, тогда

искусственная жизнь смогла бы стать таким же интеллектуальным базисом для

науки о мышлении, каким ортодоксальный искусственный интеллект является для

ортодоксальной науки о мышлении.

После всех этих лет все еще картезианская.

Будет очень полезно на некоторое время сконцентрироваться на одном

специфическом спорном вопросе, по которому расходятся ортодоксальная и

биологическая наука о мышлении, а именно выражение соотношения которое

существует между нейробиологическими/биохимическими свойствами живых

организмов с одной стороны и мышлением с другой стороны. (В результате

данный спорный вопрос создает первое направление биологической

нейтральности в ортодоксальной науке о мышлении, как было определено в

предыдущей главе). Различие в этом вопросе может быть объяснено тем фактом,

что два вида науки о мышлении сформированы в радикально различающихся

философских концепциях. В целом биологическая наука о мышлении наиболее

органично ложится в рамки общей аристотелевой концепции, в то же время у

ортодоксальной науки о мышлении наблюдаются картезианские корни.

Любой, кто даже не проявлял особого интереса к философии разума,

знает, что Декарт считал мыслимое и физическое двумя различными, но

взаимодействующими онтологическими реальностями. Однако другой вклад,

сделанный Декартом в изучение разума, менее широко известен. Этим вторым

вкладом является форма психологического обоснования – дуализм обоснования –

который одновременно поддерживает следующие тезисы: (1) для объяснения

физического явления, некто нуждается в привлечении только специфических

физических сущностей и состояний и специфических физических законов; (2)

для объяснения психологических явлений, некто нуждается в привлечении

только специфических мыслительных сущностей и состояний и специфических

законов мышления. Дуализм обоснования прекрасно согласуется с идеей, что

мыслительные события являются предельной формой физических явлений. Для

физической онтологии, предлагаем ли мы физический или психологический стиль

обоснования зависит описания, к которому, с текущими заданными конкретными

целями обоснования, склоняются взятые интересующие нас явления.

Важно то, что Декарт мыслил органическое тело мыслителя как еще один

физический объект в физическом мире. Учитывая дуализм обоснования, данная

идея приводила его к тому, что нейробиологическое/биохимическое обоснование

событий в теле мыслителя неуместно в психологическом обосновании событий в

разуме мыслителя, в том смысле, что психологическое обоснование может быть

проведено в отсутствии любого, сколько бы то ни было детализированного

нейробиологического/биохимического знания о теле мыслящего объекта. Данное

обосновательное отделение разума от физического носителя приводил в

результате к прерывистости в обосновании в данном контексте между жизнью и

разумом. Научное обоснование процессов, которые рассматривались

картезианством как органические, относящиеся к телесной жизни (такие

процессы как пищеварение, размножение и рост) немедленно попадало в область

биологических объяснений, которая толковалась как принижаемая физической

наук. Научное обоснование физических процессов, с другой стороны, нуждается

в изложении на языке, совершенно отличающемся от биологического языка, в

языке специфическом для психологии. Это равнозначно отклонению положений

строгой непрерывности. Другими словами, дуализм обоснования несовместим с

биологической наукой о мышлении.

В настоящее время функционалисты в философии разума придерживаются

взглядов, что определяющее свойство типа ментального состояния является

причинная роль того, что состояние играет в посредничестве между (1)

сенсорными входами, (2) другими типами ментальных состояний и (3) моторикой

поведения. Строго говоря, функционализм не проводит связей к природе

основы, на которой реализованы ментальные состояния, так как сущность в

некотором частном ментальном состоянии уже является, как уже говорилось,

сущностью в некотором специфическом функциональном состоянии, и совершенно

эквивалентные функциональные состояния могут быть, в принципе, реализованы

биохимически на углеродной основе, в виде кремниевого мозга или в виде

картезианского разума самого по себе. Здесь, в принципе, функционализм

входит составной частью в дуализм субстанций. Данный принципиальный факт

может показаться незначительным, если считать, что функционализм обычно

является рабочей лошадкой теории распознавания, согласно которой любая

сущность данного типа ментального состояния является единственной и сходна

с некоторым физическим состоянием в физической системе. Но, дополнение к

требованиям распознавания не рассматривает нейробиологические и

биохимические детали тела биологического мыслящего объекта относящегося к

процессу психологического обоснования. Согласно функционалистам, процесс

психологического обоснования может проводиться в превосходной изоляции от

этих частных деталей. Подобная позиция уже рассматривалась ранее:

функционализм является формой картезианского дуализма обоснования.

Так как же база дуализма обоснования в функционализме уместна в

понимании ортодоксальной науке о мышлении? Ответом является, что

ортодоксальная наука о мышлении построена на функционализме. В самом деле,

вычислительные состояния (тип состояний к которым прибегают ортодоксальный

искусственный интеллект и ортодоксальная наука о мышлении) прекрасные

примеры функционально определенных состояний. При этом нет никакого

противоречия в том, что одно из классических положений функционализма было

выражено в теории путем использования машины Тьюринга. Как только

принимается функционалисткие основы ортодоксальной науки о мышлении и

вместе с ней общее картезианское рассмотрение отношений между живым телом и

разумом которые порождаются данными основами, можно увидеть почему

ортодоксальная наука о мышлении связана с идеей, что может быть описано без

понимания или существенных ссылок на нейробиологический или биохимический

базис данного процесса мышления. Другими словами, можно видеть почему

ортодоксальная наука о мышлении принимает положения совершенно неприемлемые

биологической наукой о мышлении.

Следом за картезианством.

Теперь самое время затронуть биологическую науку о мышлении, чтобы

увидеть, что может быть принято в рассмотрение из области пост-

картезианства. Исследования в области коннективистских (или искусственных

нейронных) сетей являются подходящей для этого областью, так как подобные

исследования относятся как к ортодоксальному искусственному интеллекту так

и к искусственной жизни.

Вообще говоря, коннективисты могут быть охарактеризованы как

микрофункционалисты. Это подтверждается тем, что стандартные архитектурные

предположения, сделанные в ортодоксальном (т.е. в стиле ортодоксальной

науки о мышлении) коннективизме следуют функционалисткому положению об

уделении минимального теоретического внимания биологическому базису

мышления. Пока справедливо, что архитектура ортодоксальных коннективистких

сетей походит на абстрактную структуру биологической нервной системы

существует значительное поле для разногласий. Например: (1) в

коннективистких сетях зачастую накладываются некоторые ограничения на

возможные соединения (сети без обратных связей или симметричные сети), что,

вообще говоря, не соответствует реальным нервным системам; (2)

биологические системы изначально зашумлены; (3) весьма редко существует

сколько-нибудь реальное соответствие между коннективистким элементом и

биологическим нейроном (последний представляет собой гораздо более сложный

объект); (4) большинство коннективистких сетей однородны по составу

элементов, структуре и функциям, в то время как биологические сети обычно

содержат множество типов нейронов; (5) синхронизация в коннективистких

сетях традиционно базируется либо на глобальном цифровом тактовом сигнале,

который поддерживает прогрессивную активность элементов либо путем метода

стохастического обновления; но очевидно предположить, что индивидуальное

течение времени для нейронов является одним из значительных факторов в

понимании поведения биологических нейронных сетей.

Такие архитектурные расхождения означают, что внутренняя динамика

стандартной коннективисткой сети выглядит бедно по сравнению с тем, что

демонстрирует биологическая сеть. Исходя из строгой непрерывности,

исследователь должен ожидать найти, что, например, осцилляторные ритмы и

хаотические аттракторы – явления, часто используемые коннективистами, но

которые в основном сфокусированы в области нейробиологии будут решающим

фактором в понимании мышления. Ориентированные на искусственную жизнь

исследователи в области роботики часто допускают искусственную эволюцию для

разработки сенсорно-моторноых систем управления на базе нейронных сетей, в

которой, по крайней мере, некоторые из ограничений архитектурных

предположений, описанных выше, отбрасываются, что позволяет, поэтому

добиваться более богатой внутренней динамики. Такие динамические нейронные

сети, которые (по крайней мере, частично) биологически обоснованы,

несомненно, представляют важный шаг в направлении биологической науки о

мышлении. Но это еще только начало. Если посмотреть поближе на

биологический мозг, увиденное породит идею, что то , что называют мышлением

может быть объяснено только привлечением идеи о сигналах посылаемых вдоль

тонких специфических соединительных путей. Например, существуют

экспериментальные доказательства того, что постсинаптические рецепторы

фиксируют пресинаптические выходы вещества глютамата от выводов отличных от

«их собственных» пресинаптических выводов. Так как глютамат выделяется в

виде облака, пресинаптический выход может воздействовать на удаленные

постсинаптические рецепторы. Нет оснований предполагать, что такой эффект

как распространение глютамата, который не отрабатывается стандартным

моделированием нейронных сетей, может рассматриваться как «детали

конкретной реализации« или случайный шум, который может быть проигнорирован

когда искусственный носитель используется для исследования подноготной

мыслящей системы. Также существует большая вероятность, что существуют еще

необходимые свойства той стратегии, согласно которой мозг вносит свой вклад

в адаптивное поведение. Короче, нужно всегда помнить, что чем бы еще он не

был, биологический мозг является комплексной химической машиной. Для того,

чтобы интегрировать эти навязанные биологией наблюдения в логичные

теоретические рамки, необходимо также найти некартезианское концептуальное

пространство для размышлений о жизни и разуме, пространство в рамках

строгой непрерывности. К счастью такое пространство существует в концепции

Аристотеля.

От психологии к psyche-логии.

Аристотелев термин psyche обычно переводят как душа, но это не совсем

так. Слово душа несет в себе много от бестелесной, спиритической формы

существования, которая не соответствует подавляющей тенденции размышлений

Аристотеля. Как отмечается, для Аристотеля жалящая крапива имела psyche.

Можно сказать, что для Аристотеля psyche организма являлся набор

специфически-типологических свойств в силу которых организм жив. Другими

словами, любой вид организмов имеет ассоциированный с ним некоторый набор

жизненных свойств, которые при нормальных обстоятельствах могут быть

выражены в отдельных представителях данного вида, и в нормальных

обстоятельствах для организмов данного вида быть живым значит проявлять

типичный для данного вида набор жизненных свойств, то есть psyche.

Жизненные свойства, составляющие любую отдельную psyche, могут браться из

чего-то подобного следующему списку: самообеспечение питанием, рост и

развитие, размножение, потребность к пище, тактильные ощущения,

бесконтактные формы ощущений, самоконтролируемое движение, разум и

интеллект. Грубо говоря, чем далее элемент в этом списке, тем более

совершенным сущностям он принадлежит. Это важно, потому что psyche это

иерархическая структура, в которой, вообще говоря, способность к

определенным жизненным свойствам предполагает способность к менее

совершенным жизненным свойствам из приведенного списка. Так, например,

способность к тактильным ощущениям предполагает способность к потребности в

пище, размножению, росту и самообеспечению питанием. К тому же, существует

отношение выразительной зависимости между жизненными свойствами, так что

любое жизненное свойство не может быть полностью познано в отрыве от других

при рассмотрении конкретной частной psyche.

По взглядам Аристотеля концепция psyche необходима для достижения

удовлетворительных обоснований в науках о жизни. Для понимания его

аргументации необходимо представить различие между формой и материей. В

первом приближении форма по Аристотелю означает что-то вроде различных

видов организации. Он говорит о том, что частичные очертания конкретной

статуи являются формой статуи, в то время ее материальным содержанием

является физический материал, из которого она сделана. Форма топора – это

что-то сходное с его способностью рубить, а материальное содержание –

дерево и железо, из которых этот топор сделан. Перемещаясь в биологический

мир, формой глаза является его способность видеть, а материальным

содержанием, в соответствии с аристотилеевым виденьем древней биологии,

вода. Формой гнева является что-то вроде желания возмездия; материальным же

содержанием, по Аристотелю, является кипение крови в области сердца. Когда

Аристотель применяет различие формы и материального содержания ко всем

живым организмам, мы говорим, что форма живого существа это его psyche, его

набор жизненных способностей; материальное же содержание это органическое

тело, которое реализует эти способности.

Исходя из данного предварительного понимания концепции формы, дать

объяснение в терминах формы означает дать объяснение, в котором характерная

особенность организации сущности для лучшего объяснения дается в отличие от

материального состава сущности. Так, скажем, кто-то хочет описать, как

домашняя муха осуществляет визуально корректируемую навигацию в реальном

времени в беспорядочной, динамически изменяющейся обстановке. Аристотелев

взгляд должен, по крайней мере, присутствовать в идее, что дисциплины,

такие как нейробиология и биохимия могут быть скомбинированы в целях

объяснения функционирования машины, допускающей такое поведение.

Фактически, что бы наука ни подразумевала под словом материальность,

аристотелев взгляд будет предполагать ожидание прямого материального

объяснения визуально направляемой воздушной навигации домашней мухи. Такое

объяснение далеко не тривиально. Каждый из двух композитных глаз мухи

представляет собой панорамный нерегулярный двухмерный массив фото сенсоров.

Эти массивы соединены в параллельную сеть соответствующих обработчиков

изображения (биологических процессоров) и органов контролирующих полет

(процессоров управления полетом), работающих асинхронно в реальном времени.

Через последующую нейронную сеть, данная система управляет набором

мускулов, которые вместе с гироскопическими органами осуществляют

управление крыльями. Тем не менее, любое чисто материальное объяснение,

пусть даже комплексное, не позволит науке о жизни понять этот материальный

процесс как природный феномен, которым оно, собственно и является. Для

создания комплексного природного объяснения, необходимо понимание данного

процесса в контексте частичного набора жизненных способностей, которые

являются определяющими для жизни домашней мухи – домашняя муха как форма

жизни, как можно было бы сказать. Другими словами, специфическая физическая

система лежащая в основе визуально направляемой аэронавигации в домашней

мухе должна пониматься как допускающая выражение типичной для вида

жизненной способности, буквально тип самоконтролируемого движения, который

является характеристикой домашней мухи.

Индивидуальные жизненные способности могут, конечно, разделяться

различными видами, хотя сказать, что нарцисс и человек разделяют жизненную

способность к самообеспечению пищей не то же самое, что сказать, что

нарцисс и человек достигли самообеспечения пищей одинаковыми путями; могут

быть вариации между видами в том, как выражены разделяемые жизненные

способности. Согласно Аристотелю, все живые объекты обладают способностью

самообеспечения пищей, роста и разложения и размножения. Растения обладают

только этими жизненными свойствами, в то время как животные обладают

данными жизненными свойствами плюс также жизненными свойствами,

относящимися к области восприятия. Отметим, что это с представление

жизненных свойств, относящихся к области восприятия представляет собой

первое, с чем сталкиваются и что часто рассматривают как разум и мышление.

На верху логической иерархии psyche располагается наиболее причудливая из

всех жизненных способностей, то что называют разумом. По Аристотелю,

единственное существо, обладающее этой жизненной способностью – это

человек. Надо сказать, что почти невозможно соединить аристотелево

рассмотрение разума со всем остальным, что он говорит о жизненных

способностях, потому что, хотя его основная тенденция отвергнуть идею, что

psyche онтологически отделена от тела, он все еще заявляет, что активная

часть жизненной способности разума (нечто вроде интеллектуальной интуиции)

бессмертна и вечна. Рассматривая эту явную неувязку, современные

интерпретаторы, очевидно, поставили человеческий интеллект на одну планку

со всем остальным. Одним из путей достижения этого является развитие

аристотелева взгляда, что части природного процесса развития, посредством

которого мы, люди приходим к выражению полного набора типичных для вида

жизненных способностей (наша особая животная форма), является для нас

становлением через социализацию и развитие языка рационального

использования интеллекта. Для этой траектории развития, классифицируемой

как природная, культура и язык могут рассматриваться как чисто

биологические феномены – конечно исключительно человеческие, но, тем не

менее, чисто биологические. Тем не менее, если предположить, что это может

быть сделано, тогда происходит фиксация интерпретации psyche, которая не

допускает ни онтологического, ни обосновательного разделения между живым

телом и разумом.

Так, согласно Аристотелю, из действительности того факта, что частное

живое природное тело имеет psyche характеристики жизни своего вида,

следует, что живое природное тело способно производить определенные вещи.

При этом разум может рассматриваться просто как одна из этих вещей,

способность, которая позволяет некоторым организмам быть живыми. И где

проводятся рассуждения о поглощении питания, воспроизводстве, восприятии

или мышлении проводятся рассуждения о присущей жизненной способности,

биологическом феномене, который может быть объяснен в терминах материи и

psyche. Другими словами, Аристотель был теоретиком, придерживавшимся

строгой непрерывности. Основным предположением является, что

аристотелевская концепция psyche обеспечивает как хорошую поддержку, так и

удобный способ рассмотрения и использования более детально тезиса строгой

непрерывности, который является центральным стержнем биологической науки о

мышлении на базе искусственной жизни.

Заключение.

Так как функционализм был определен как неокартезианская теория разума, в

качестве контраста ей противопоставляются аристотелевские концептуальные

рамки. Производится рассмотрение с аристотелевской точки зрения научной

области, относящейся к искусственной жизни.

Сейчас является обычным для функционалистких философов разума в

натуралистической традиции соединять идею функций разума с идеей функции

дарвиновской эволюции. С дарвинисткой точки зрения функция эволюции ,

например, части визуальной системы лягушки – определять пищу в формах мух

(вместо того, чтобы определять быстро движущиеся черные точки, на которые

реагирует подсистема), потому что это то, для чего подсистема была выбрана

в течении эволюционной истории лягушки (чем определять быстро движущиеся

черные точки, некоторые из которых не являются мухами). Видимо, нет прямой

необходимости соединения функции мышления с эволюционными функциями, для

того чтобы функционализм смог работать. Однако, функционалисты нуждаются в

источнике для апелляции в случае необходимости устранения фиктивных

атрибутов функций (т.е. например, что функция части визуальной системы

лягушки – определять быстро движущиеся черные точки). Для искусственных

систем – источник апелляции сами исследователи. Функции искусственных

объектов это то, что заложено в них разработчиками.

В данной работе были рассмотрены основные тенденции развития философии

в области искусственно интеллекта и искусственной жизни, в том числе

различие между ортодоксальной наукой о мышлении и биологическим мышлением в

данной области философии. Первая тяготеет к игнорированию биологических

соображений, в то время как последнее держится за мнение, что жизнь и разум

разделяют общий набор организационных свойств. Было рассматрено

предположение выдвигаемое современными философами когнитивистами, что

искусственная жизнь является интеллектуальным потенциальным двигателем

последнего. Были показаны концептуальные принципы такой движимой

искусственной жизнью науки о мышлении. Обращая особое внимание на отношение

между нейробиологическими и биохимическими феноменами и мышлением,

показано, что переход к функционализму в ортодоксальной науке о мышлении

обеспечивает неоспоримое доказательство, что данное приближение проистекает

из картезианского рассмотрения взаимоотношений между телом и разумом. С

другой стороны, фундаментальные заключения биологического познания

поддерживают радикально отличающиеся общие теории Аристотеля. Рассмотрено,

как концепция самоорганизации – главная теоретическая идея искусственной

жизни – является ключевым камнем неоаристотелевой науки биологического

познания.

Литература.

1. Бертран Рассел, «История западной философии», Новосибирск, изд.

Новосибирского университета, 1997;

2. Уоссерман Ф. Нейрокомпьютерная техника: Теория и практика. Пер. С англ.

- М.Мир, 1992. - 240 с. ил. ISBN 5-03-002115-9

3. Zurada, J.M. (1992), Introduction To Artificial Neural Systems, Boston:

PWS Publishing Company, p. xv.

4. Г. Кузнецов, «Цель жизни», Компьютерра, №35 1997г., стр. 16-20.

5. Aristotle, «De Anima», electronic text.

6. R. Descartes, «Discourse on Method and the Meditations», electronic

text.

7. M. Wheeler, «Escaping from the Cartesian mind-set: Heidegger and

artificial life», electronic text.

8. M. Wheeler, «Cognition’s Coming Home: the Reunion of Life and Mind»,

University of Oxford, 1996.

9. E. Prem, «Epistemic Autonomy in Models of Living Systems», Austrian

Research Institute for Artificial Intelligence, 1997.

10. R. Lemmen, «Embodiment for Non-Cartesians», University of Sussex, 1995.

11. I. Harvey, «Evolving Robot Consciousness: The Easy Problems and the

Rest», University of Sussex, 1995.

12. L. Steels, «The origins of intelligence», Universiteit Brussel, 1996.